Отправлено: 09.12.12 11:15. Заголовок: Статья батюшки Алексия и другие интересные материалы
Община Виссариона: храм поперек горла 06.12.12 08.34 Версия для печати На юге Красноярского края в предгорьях Саян компактно проживают около 5 тысяч последователей секты Виссариона. Два года назад здесь появился крохотный православный храм. Что может выйти из такого соседства, выяснял корреспондент «НС».
"Храм" Церкви последнего завета и здание школы в Черемшанке. Фотография с официального сайта "Церкви последнего завета"
Великий исход
Зал полон людей, стоит возбужденный гул, в доме культуры поселка Черемшанка сход граждан. Молчаливым и неподвижным остается только «Виссарион», тот самый, что провозгласил себя мессией. Он сидит на сцене на деревянном троне и с улыбкой смотрит сверху вниз на взволнованных людей. Большинство из них староверы. Здесь, в сибирской деревне, нет ни священника, ни храма, и староверы — безусловные авторитеты для односельчан в религиозных вопросах. Люди собрались, чтобы решить — пускать ли последователей самопровозглашенного мессии в свою деревню. По закону ограничить перемещение невозможно, но староверы все-таки хотят что-то предпринять. На вопросы из зала и реплики в свой адрес Виссарион не реагирует, и создается такое ощущение, что он держит этих людей за пустое место. Поднимается староста староверов, разговоры стихают. Он подходит к сцене: «Я сейчас вам задам вопрос один, по Библии, и вы должны на него ответить». И спрашивает громко и ясно, так что все слышат. Виссарион не отвечает. Тогда староверы молча встают — почти весь зал — и выходят. http://www.nsad.ru/articles/sekta-vissariona-hram-poperek-gorla
В многодетной семье отца Георгия накануне Рождества родился еще один ребенок. В субботу вечером, сразу после всенощной, у матушки Татьяны начались схватки. Пришлось срочно ехать в роддом: медлить было опасно, ведь предыдущие роды были с осложнениями. Оказалось, что детишек оставить не с кем: старшая дочь отца Георгия и матушки Татьяны, пятнадцатилетняя Ксюша, с утра поехала в Сосенки, к бабушке. Бабушка, мама батюшки, страдала гипертонией, и Ксюша попросилась у нее переночевать, потому что накануне бабушка плохо себя чувствовала. Матушка Татьяна разрешила, ведь она не думала, что роды начнутся так скоро – до положенного срока ходить оставалось еще две с половиной недели. Но человек предполагает, а Бог располагает… Годовалый Сережа, Сеня двух с половиной лет, семилетний Коля, восьмилетняя Катерина и десятилетние озорники Борис и Глеб – на кого оставить детей? Матушка впала было в панику, но, помолившись, успокоилась. Она надела старый полушубок мужа (так как больше ни во что не влезала), валенки и, корчась от то и дело накатывающей боли, вышла из избы и поплелась в сторону деревни. Стороннему наблюдателю ее положение показалось бы просто ужасным, потому что две бабушки из соседней деревушки, практически единственные постоянные прихожанки храма отца Георгия, которые и пели, и убирались, и с детьми бы посидели, если что, сильно заболели: обоих свалил непонятный грипп, и уже вторую неделю они не приходили на службы. А в деревне, где обитала в приходском доме семья отца Георгия, жилыми оставались только три дома. В ближайшем к ним полуразвалившемся домишке с рассыпавшимся лет двадцать назад забором жила древняя, почти выжившая из ума, но безобидная 95-летняя старушка. Детей на нее оставить было нельзя никак: она сама была, что называется, как ребенок, и отец Георгий периодически наведывался к ней, чтобы причастить ее, а матушка часто посылала ребятишек отнести ей то хлебушка, то картошки. За ней, через два заброшенных двора, стоял крепкий еще дом, в котором жил одинокий нелюдимый мужчина лет 60, много лет назад похоронивший жену. Детей у них не было. В храме он не бывал никогда и с отцом Георгием, несколько раз пытавшимся поговорить с ним, старался не общаться – попросту избегал его. Сразу за его домом находилось владение москвичей. Лет двенадцать назад они сдали свою трехкомнатную квартиру в Бибирево и купили здесь у родственников небольшой, но вполне приличный домик. За это время они успели прикупить еще два ближайших к ним участка вместе с домами, разобрать старые постройки, обнести свою землю забором из сетки «рабица» и построить шикарный, на взгляд отца Георгия и матушки, двухэтажный дом с камином и двумя небольшими печками. К ним-то и направлялась матушка Татьяна. Она дружила с Ариной, простой и доброй женщиной, которая, на удивление Татьяны, полюбила деревенский быт и все, что с ним связано. Когда Арина с Романом приехали сюда, их единственному сыну Петру еще не было и двух лет, а потом, уже здесь, у них родились еще две дочери. Рожала Арина дома, с мужем, и, сколько она ни убеждала Татьяну в том, что домашние роды есть благо как для ребенка, так и для мамы, матушка Татьяна каждый раз направлялась в областной роддом за 80 километров. Еще не дойдя до их широких ворот, матушка Татьяна поняла, что они уехали. Она вспомнила: Арина говорила ей, что они все вместе собираются съездить в Москву, потому что было необходимо навестить жильцов и проверить, платят ли они вовремя коммуналку за квартиру. И к тому же у младшей дочки почти закончились подгузники, и давно пришла пора закупать бытовую химию, потому что порошки и моющие средства у них тоже кончились, нет лампочек и чего-то еще… Не успела Татьяна подумать об этом, как согнулась от боли и села в сугроб. Переждав схватку, она встала и, так и не стряхнув с себя снег, направилась к Николаю – так звали одинокого необщительного мужчину. Стучалась матушка долго. Николай открывать не хотел. Но свет горел, и Татьяна, читая про себя Иисусову молитву, продолжала терпеливо барабанить в дверь избы, глядя в окно, из которого виднелся голубоватый квадрат. Может быть, Николай смотрел телевизор и задремал? Матушка думала о том, что двое старших сыновей, Борис и Глеб, были слишком своевольными, и с ними никак нельзя было оставить малышей. С восьмилетней Катей – еще куда ни шло, но ведь эта парочка не будет слушаться Катерину. Они наверняка перевернут вверх дном весь дом, а то и пожар устроят – вон как тогда, в конце лета. Она вздрогнула, вспомнив, как в августе сыновья подожгли стог сена, и только чудом огонь не перекинулся на забор, а ведь там и до курятника недалеко… Наконец послышалось шлепанье тяжелых резиновых штиблетов, и Николай распахнул дверь. – Простите… – хрипло просипела матушка обветрившимися губами. – Чем обязан? – недовольно спросил Николай. – Я… рожаю… – только и успела вымолвить Татьяна, как боль пронзила ее. Матушку настигла очередная схватка, и она подумала, что промежутки что-то стали уже слишком короткими. Или это не схватки, а просто боль? Глаза Николая округлились. Он посмотрел на Татьяну, но ничего не ответил. – Муж повезет меня в роддом. Пожалуйста… побудьте с детьми. Они сейчас одни. Старшая, Ксюша, уехала в Сосенки, к бабушке, и младших не с кем оставить. Николай постоял несколько секунд, глядя перед собой, потом сплюнул с крыльца в снег и прикрыл дверь. – Николай… Николай, пожалуйста… – прошептала отчаявшаяся было Татьяна, как вдруг услышала: – Дай тулуп-то одеть. Через минуту дверь снова отворилась, Николай аккуратно повесил большой висячий замок и спустился с крыльца. Всю дорогу он не проронил ни слова. Татьяна довела его до избы, схватила два пакета, в которых были заранее бережно сложены ночная рубашка для роддома, резиновые шлепанцы, вещи для малыша и прочие «нужности», и, на ходу поцеловав растерянную дочь, выскочила из дома. – Кажется, Катеринка плачет, – прошептала Татьяна и тоже смахнула слезу. Когда Татьяна вошла в храм, служба уже закончилась. Батюшка, убиравшийся в алтаре, посмотрел на нее и все понял. Он сразу выхватил из рук Татьяны пакеты и, подхватив ее под локоть, довел до машины. Старенькая «Нива» стояла тут же, напротив храма. Отец Георгий завел мотор и покачал головой. Взглянув на Татьяну, которая, держась за низ живота, согнулась от боли, он спросил: – Что ж ты так? Дотянула? А если не успеем? – Когда ты на службу шел, еще ничего не было, – прошептала Татьяна. – Но ты вроде еще днем сказала, что живот побаливает? – уточнил батюшка. – Так я думала, что это тренировочные схватки. Они к концу беременности то появляются, то исчезают, – ответила Татьяна. – Не разберешь вас, – тихо пробормотал отец Георгий в бороду, поворачивая руль. Машину едва не закрутило: сразу после оттепели грянули морозы. – Осторожнее! – попросила Татьяна и добавила: – Ой, как болит-то… Отец Георгий с тревогой посмотрел на нее. – Не успеем, – еле слышно прошептал он. ***
Пока машина неслась по обледенелой дороге, Николай в поисках телевизора зашел в просторную кухню и увидел малышей, сидящих на полу на двух толстенных ватных одеялах среди кучи разбросанных игрушек. По телевизору шел мультфильм про зайца. – Это я, Ушастик. Это я погулять вышел, – сказал один из мальчиков тихим голосом и посмотрел на Николая. Николай сильно покраснел, потому что вдруг вспомнил, как в школе его дразнили Ушастиком за большие оттопыренные уши. С возрастом уши Николая, конечно, не стали меньше, но летом он прятал их под кепку, а зимой под шапку-ушанку. Николай потер уши и спросил у малышей: – Где у вас тут пульт? Сейчас будем смотреть футбол. Дети посмотрели на него и ничего не ответили. – Вы слышите, эй! Где пульт? – повторил Николай. – Мы им не даем пульт, они еще маленькие, – ответила ему девочка с большими испуганными глазами, которая неслышно подошла сзади. – У нас нет антенны, – сказал Николаю один из близнецов. – Мы только смотрим мультики на дисках, – вторил брату другой близнец. Николай сильно расстроился: сегодня шел финальный матч по футболу. – А ты правда безбожник? – вдруг услышал он и обернулся. Справа от него стоял еще один невысокий худенький мальчик с большими серьезными серыми глазами. – Это почему я безбожник? – обиделся было Николай. – Я слышал, как папа говорил маме, что ты безбожник. Вот я и спрашиваю: почему ты безбожник? – спросил мальчик Николая, глядя ему в глаза. – Ты еще маленький, вот подрастешь и поймешь, – снисходительно ответил Николай мальчику, потрепав его коротко стриженные волосы на затылке. – А я уже все понимаю, – ответил ему ребенок. – М-да? И что ты понимаешь? – с усмешкой спросил Николай. – Я понимаю, что люди делают сами себя несчастными. Вон Борька с Глебом маму не слушаются, и поэтому папа у них снегокат отобрал, – ответил мальчик. – А ты – подлиза! – крикнул ему один из близнецов и поднял руку, чтобы толкнуть мальчика в спину, но Николай, перехватив руку Бориса (или Глеба?), строго сказал: – А ну не балуй! Катерина подошла к малышам и взяла на руки младшего братишку: – Дядя Николай, я пойду уложу Сережу спать. – А ты умеешь? – деловито поинтересовался Николай и тут же покраснел: он сам не имел ни малейшего понятия о том, как укладывать спать младенцев. – Да, мне мама уже давно разрешает его укладывать, – гордо ответила девочка. – Ну иди… а не рано ли? – Нет, он глазки трет уже. Если сейчас его не умыть, не переодеть и не уложить, то он начнет хныкать, а потом будет орать. Мама всегда говорит, что все надо делать в свое время, – пояснила Катюша. – И переоденешь сама? – Да, я уже два года умею переодевать, я даже Сеню переодевала, когда он совсем маленький был, – гордо сказала Катя. – А что ж тогда ваша мать меня позвала, раз вы такие самостоятельные? – с недоумением спросил девочку Николай и увидел, как Катя и сероглазый мальчик покраснели и посмотрели на широкий диван, на котором Глеб с Борисом занимались чем-то, по-видимому, очень интересным. Николай тихо подошел к ним и все понял: мальчишки собрались сделать «петуха». Они стащили коробок спичек и, взяв небольшое блюдце (видимо, для того, чтобы не испортить диван) сложили спички горкой. Положив им руки на плечи, Николай спросил: – Парни! Вы что – совсем обалдели? – Мама не разрешает им брать спички! – звонким колосом крикнула Катя. – А ты – ябеда, – крикнул один из братьев и, схватив Катю за подол юбки, с силой дернул ее так, что ткань затрещала. Катя собралась было заплакать, но передумала, и, поплотнее прижав к себе младенца, вышла из кухни. – Что вы за люди такие? – возмущенно спросил Николай близнецов. Ребята молчали, потупившись. – Неужели непонятно, что с огнем шутить нельзя? – Мы не шутим, мы играем, – отозвался один из братьев. – Играть тоже нельзя, тем более что мать вам это запретила. Я свою мать слушался! Знаете, как она меня лупила! И всегда за дело! И вас надо бы выпороть! – не удержался Николай. – Нас папа с мамой не бьют, – хором ответили дети. – А зря! В общем, так! Я вам не мама и не папа. Если что – выдеру вот этим ремнем, – сказал Николай строгим голосом и показал пальцем на старый солдатский ремень с кованой пряжкой. Он заметил, что мальчик с серыми глазами посмотрел на него с уважением, и улыбнулся. Близнецы с опаской покосились на него, но, кажется, не поверили, и Николай на всякий случай решил их чем-нибудь занять. – «Петуха» делать дома нельзя никогда, запомните! Вы же не дураки? Или все-таки дураки? – спросил Николай и внимательно посмотрел мальчишкам в глаза. – Нет… не дураки, – ответили мальчики. – А если не дураки, так и не надо совершать дурацких поступков, – резонно заметил Николай. Он зажал в широком кулаке спички, взял блюдце, поставил его на стол и спросил: – Клей у вас есть? И тоненькая кисточка? И фанерка ненужная? Через пару минут дети принесли ему кисточку, клей ПВА и старую разделочную доску. – Только не выливай весь клей, он мне еще для школы пригодится, – попросил Николая один из близнецов. – Не волнуйся, у тебя его много. А если что – брат поделится. Поделишься? – спросил он другого мальчика. Тот закивал в ответ, с интересом глядя на приготовления Николая. – Сейчас будем строить домик, – сказал Николай и подмигнул одному из близнецов. Он взял кисточку, четыре спички, намазал кончики спичек клеем, потом сложил из них квадрат и положил на доску. – Вот твой дом, – сказал он одному из мальчиков. – А вот – твой, – кивнул он другому и соорудил точно такую же конструкцию в другой стороне разделочной доски. – Ух ты! – воскликнул один из ребят. – Ну вот и принимайтесь за дело. Ломать – не строить. Окошки, знаете, как делать? Порежьте несколько спичек на три части, среднюю часть в серединку не кладите, крайние части приклеиваете по бокам, и получается окно. Положите слоя четыре спичек, а затем снова кладите целые спички сверху. А потом меня позовете, когда крышу надо будет делать. И не забывайте мазать клеем! Близнецы с интересом взялись за работу, споря, у кого будет самый аккуратный дом, и в этот момент появилась Катя. – Потише, Сережа спит. Теперь пойду укладывать Сеню. Сенечка, скажи всем: «Спокойной ночи» – и пошли умываться, – позвала Катя братишку. – Не-е-е… – заворчал было малыш, но Катя протянула ему книжку: – А я тебе почитаю! – Пи-ить… – Вот твоя бутылка с чаем, мама приготовила, держи, – сказала Катя брату и увела его в противоположную часть дома. – А разве маленькие у вас раздельно спят? – спросил Николай. – Да, потому что ложатся в разное время и по ночам иногда просыпаются писать. И чтобы один другого не будил, они спят в разных комнатах, – ответил один из близнецов. Сеня уже спит с нами, а Сережа пока с мамой и папой. – Понятно. А тебя как зовут? – спросил Николай сероглазого мальчика.
– Так же, как и тебя. У нас очень хороший небесный покровитель, – ответил мальчик. – Какой покровитель? – не понял Николай. – Святитель Николай Чудотворец, вот он, – ребенок протянул руку в сторону, и Николай увидел в углу огромный иконостас, где стояли несколько икон, среди которых одна показалась ему смутно знакомой: кажется, похожая икона лежала в старом комоде его бабушки, среди белья, завернутая в кусок сукна. – Какое у него лицо доброе, – вырвалось у Николая. Мальчик Николай улыбнулся и ответил: – Это потому, что он очень добрый! – У меня тоже лежит в комоде икона с изображением этого святого, но там у него вид очень строгий, – ответил Николай. – Это потому, что он строг к грешникам, – ответил ему мальчик и, внимательно посмотрев на него, удивленно спросил: – А почему икона лежит в комоде? – Ну… потому что… незачем это, – не нашелся Николай. – Понятно. Ты убрал икону и думаешь, что теперь Бога нет? – Нет. Я убрал икону, потому что… – Потому что стал безбожником, да? – спросил маленький Николай. Николай разозлился. Не рассказывать же этому маленькому зануде, что в тот единственный раз, когда он обратился к Богу, Он его не услышал… ***
Случилось это 40 лет назад. Николай тогда только что вернулся из армии. Одноклассница, в которую он был влюблен с самого первого класса, написала ему письмо буквально за неделю до его возвращения домой. Она писала, что все поняла и выйдет за него замуж. Радости Николая не было предела: Нина, его мечта, его единственная, любовь всей его жизни, наконец ответила ему взаимностью! Он не верил своему счастью, ведь Нина гуляла с Кешей начиная с восьмого класса, и с того времени он отчаялся и уже не надеялся, что Нина когда-нибудь проявит к нему благосклонность, но, тем не менее, в глубине души все еще чего-то ждал. Он верил, что когда-нибудь она поймет. Надеялся, что когда-нибудь она оценит. Ждал, что когда-нибудь она посмотрит. Посмотрит на него и увидит, что он – это тот, кто готов ради нее на все. Дома Николая тоже ждали соскучившиеся по любимому внуку дед и бабушка, которые растили его с семилетнего возраста. Разговорчивого и хулиганистого мальчишку привезла невестка, которая решила после гибели мужа выйти замуж второй раз. По-видимому, ее замужество было удачным, ведь за сыном она так и не вернулась и им не интересовалась. Мальчик замкнулся. Он был очень растерян: после шумной Москвы его привезли в деревню, к незнакомым старикам, в маленький дом с печкой и туалетом на улице, с баней вместо ванны. Нет мамы, нет отца, нет друзей – соседских мальчишек, с которыми они так любили лазить по бесконечным кладовкам и бегать по длинным коридорам их огромной коммунальной квартиры. В Москве его называли болтливым, здесь его прозвали «молчун». В общем, жизнь Коли изменилась до неузнаваемости, и к тому же бабушка и дедушка по воскресеньям стали водить его в церковь. Здесь же, в деревне, он пошел в школу, где 1 сентября впервые увидел Нину. Это была загорелая румяная девочка с носом-кнопкой и огромными ярко-синими глазами. Ее волосы светло-каштанового цвета были заплетены в толстую длинную косу. Она, одетая в коричневое школьное платье, с белоснежными накрахмаленными воротничками, стояла под дубом. Из-под порыжевшей листвы дуба проглядывало пронзительно-синее небо с кое-где проплывавшими белоснежными облаками, и Нина, с ее огромными синими глазами, была похожа на эту раннюю, свежую и прекрасную осень. Сейчас тоже была ранняя осень, и сегодня он увидит свою Нину. – Моя, наконец-то моя! – шептал он, подходя к дому по узкой, заросшей травой тропинке. – Бабуля, привет! Бабушка, хлопотавшая у плиты, от неожиданности выронила полотенце и со слезами радости бросилась ему на шею. – А где дед? – Он во дворе. Крышу латает. Коровник протек. Часа через два, плотно поев, напившись чаю и, казалось бы, обо всем поговорив со стариками, Николай засобирался к Нине. – Ты куда направляешься? – отчего-то угрюмо спросил дед. – К Нинке, – ответил Николай. – Погоди, – властно сказал дед, поглаживая себя по широкой, словно лопата, бороде, – присядь. – Ну что еще? – нетерпеливо спросил Николай. – Как раз об этом мы хотели с тобой поговорить, – тихо произнес дедушка. – Нинка твоя… она того… беременна. Уж и живот видать, – быстро сказала бабушка, боясь, что внук не захочет слушать. Николай побледнел, но спросил: – И что? – Ты знаешь? – ахнула бабушка. – Конечно, – соврал Николай. Дед молча смотрел на него, а бабушка не смогла сдержаться: – И зачем, скажи, тебе это надо? Мало, что ли, намучился с шалавой этой, теперь решил еще и ребенка Кешкиного растить? – Кешкиного… – прошептал Николай и задумался. Нина любила Кешу, наверное, так же сильно, как он сам – Нину. Сколько она от него вытерпела, сколько слез пролила, когда каждый раз из клуба он уходил не с ней, а с новой подружкой, а Николай, хоть и жалел Нину, но втихаря радовался: вдруг она наконец поймет, что Кеша вовсе не тот, кто ей нужен. Но шли месяцы, потом – годы, и ничего не менялось: у Кеши постоянно появлялись новые подружки, но через какое-то время он снова возвращался к Нине… – И в конце концов он решил жениться, а она – представь – забеременела от него! Вернее, она говорит, что от него, но это неизвестно, потому что про нее такое говорят… – услышал Николай бабушкин голос, который вывел его из задумчивости. – Кто решил жениться? – спросил он. – Хахаль ее, Кешка, жениться решил, на Надьке. А Нинка так злилась, так злилась! Но вида не показывала – так и льнула к нему, и в конце концов оказалось, что она беременная! Сказала она, значит, Кеше, что он отцом будет, и говорит: мол, давай на мне женись! – сбивчиво рассказывала бабушка. – А он что? – спросил Николай. – Что он, что он, – проворчала бабушка, – он говорит, мол, это не мой ребенок. И к тому же у него Надька! А у Надьки отец председатель, ты же знаешь! Разве Кешка откажется от сытой жизни? Он и послал ее куда подальше! А она-то в этот раз на аборт не пошла, а решила им нервы потрепать – дотянула до свадьбы! И заявилась с пузом, пьяная, прямо на свадьбу! – А свадьба когда была? – Да недели три назад! – ответила бабушка. – А письмо от нее я получил неделю назад. Значит, она еще на что-то надеялась, – тихо сказал Николай. – Чего? – не поняла бабушка. – Ничего. Ничего, бабуль… – задумчиво ответил Николай. – Что ты думаешь делать? – услышал он строгий голос деда и вздрогнул. – Дед… я все равно пойду и с ней встречусь, – тихо и твердо ответил Николай. – Не доведет она тебя до добра, а доведет до беды, – сказал дед, – посему запрещаю я тебе с ней общаться. Хватит уже. Говорят, она уже три аборта сделала, а ты парень молодой, у тебя еще вся жизнь впереди. – Мало ли что говорят! И вообще, она тоже молодая! И к тому же без нее у меня жизни не будет! – воскликнул Николай. – Это с ней у тебя жизни не будет. Послушай деда, сынок. Похоронишь ты себя заживо, если с ней свяжешься. Сходи, сходи и посмотри, во что она превратилась, да возвращайся домой, – ответил дед, и голос его дрогнул. – Пьет твоя Нинка! – вставила бабуля. Николай встал. – Ладно. Уже темнеет. Пойду прогуляюсь, – сказал он обреченно замолчавшим старикам и вышел, тихо прикрыв дверь. Бабушка села на лавку и, уткнувшись в передник, заплакала. ***
До Нинкиного дома идти было полчаса: Нина жила в соседней деревне. Когда Николай постучался в ее окно, уже смеркалось. На стук вышла мать Нины – женщина строгого вида, в толстых очках и с высоким тугим пучком волос. Она зябко куталась в шаль. – Тетя Зина, привет! – Коленька, ты ли? Здравствуй, дорогой, – она обрадовалась и обняла Николая. – Теть Зин, а Нина где? Зинаида вздохнула, и сквозь сумерки Николай увидел подступившую красноту на ее лице. – Коленька, оставь ее. Доведет она и тебя до беды, – последние слова она сказала, пряча скривившиеся губы под шаль, и залилась слезами. – Не бойтесь. Я спасу ее, – ответил Николай, но тетя Зина заплакала еще сильнее. Он понял, что ответа от нее не дождется, и пошел на поиски Нины к их бывшей однокласснице Ольге. Ольга жила через дом. – Если тебе оно надо – иди к своей Нинке, она у Дятлов, – сказала Ольга, пожав плечами. – У Дятлов? – ошарашенно спросил Николай. – Да! – торжествующе ответила Ольга и закрыла дверь. Николай стоял и не знал, что и думать. Несколько минут в голове раздавался лишь цокот кузнечиков. Дятловы жили на краю села. Это была вконец опустившаяся семья потомков одного из известных партийцев-ленинцев, а ныне местных алкоголиков, не дававших покоя односельчанам. Жили они в самом лучшем и самом большом доме – в том самом, в котором жила до раскулачивания многодетная семья помещика. Дом они, естественно, превратили в подобие свинарника. Давно не ремонтировавшийся, он сильно покосился, и правая его часть уже несколько лет была нежилой, потому что как-то раз, во время очередной гулянки, кто-то из гостей повыбивал окна, и теперь все обитатели дома ютились в левой части, в двух теплых и двух летних комнатах. Николай подошел к дому и пригляделся. Везде горел свет, даже в правой части он заметил какое-то шевеление, и, словно тень, что-то метнулось в сторону. Он вздохнул, открыл дверь и вошел в сени. В нос ударил запах тухлой рыбы, пота, перегара и мочи. – Колян! Салют! Какими судьбами? – спросил Николая Слава Дятлов, учившийся в их школе. Кажется, он был моложе их на два или на три года. – Я Нину ищу, – ответил Николай, – не знаешь, где она? – Да знаем, – мерзко захихикала неряшливо одетая оплывшая толстая баба, – иди в сени, выйди на улицу и пройди в правую часть, там твоя Нинка, уединилась, так сказать… Все захохотали, и Николай, постояв еще пару минут, но так ничего и не поняв, вышел во двор, открыл покосившуюся дверь и зашел в нежилую часть дома. Было темно. Он зажег спичку и, спотыкаясь о всякий хлам и задыхаясь от нестерпимой вони, прошел в одну из комнат, где на старом, рваном и пыльном диване он увидел Нину. Она спала. Юбка ее была задрана почти до плеч, обнажив округлившийся живот и нижнюю часть тела. Кроме юбки, на ней ничего не было. Николай отвернулся и присел на край дивана. Диван скрипнул, ножка подогнулась, и Николай с Ниной оказались на полу. От Нины крепко запахло перегаром, когда она, резко проснувшись, начала было материться, но, узнав Николая, обняла его и поцеловала. Николай понял, что она была пьяна. Он впервые в жизни прижался к ней, такой любимой и бесконечно далекой, а теперь ставшей неожиданно доступной и близкой, и не сразу понял, что несколько минут назад она была с кем-то еще… Но ему не было противно, потому что он слишком любил ее. Когда все закончилось, она тут же уснула, а он лежал, совершенно счастливый, и думал о том, что все будет хорошо… Все обязательно будет хорошо. Его рука лежала на животе Нины. Неожиданно он почувствовал толчок прямо под своей ладонью. Николай ничего не понял – решил было, что ему показалось, но второй толчок, более сильный, заставил его сначала испугаться, а потом умилиться: он понял, что в животе Нины толкается ребенок. – Ну, привет, малыш! – весело сказал Николай. – Теперь у тебя будет папа. Ребенок в ответ снова шевельнулся, робко и нежно, словно маленькая рыбка. Николай разговаривал с ним всю ночь, а Нина спала. Наконец на рассвете Нина проснулась. Она посмотрела на Николая, усмехнулась и сказала: – Привет. У тебя есть покурить? Николай вынул спички и пачку «Явы». Нина с наслаждением затянулась. Ребенок снова шевельнулся. – Вот, малыш, и мама проснулась, – сказал Николай и погладил живот. Нина удивленно посмотрела на него и ухмыльнулась. – Нина, а разве тебе можно курить? – опомнился Николай. Нина захохотала. Николай с недоумением посмотрел на нее, и она ответила: – Бросить не получается. Нервы. Да и все равно оставлять ребенка я уже не буду. – Как… оставлять? – не понял Николай. – Аборт надо делать, вот чего. – Как… аборт? Он ведь живой? Шевелится! – Мало ли что шевелится. Жить хочет, тварь, вот и шевелится. Ненавижу! Ненавижу, – неожиданно зарыдала Нина, сжав кулаки и уткнувшись в грудь Николая. – Но почему ты его ненавидишь? – не понял Николай. – Ненавижу его отца, поэтому ненавижу и его, – зло ответила Нина. – Но ребенок-то причем? – удивился Николай. – А ты что – будешь мне морали читать? Тогда вали отсюда, – заорала Нина, оттолкнув кулаками Николая. Она вскочила, одернула юбку и стала шарить по полу босыми ногами в поисках туфель. – Нина, подожди… Я не буду читать тебе мораль. Я просто хотел сказать… выходи за меня замуж. Я буду растить этого ребенка как своего. – Посмотрим, – ответила Нина и, поправив тяжелую копну волос, улыбнулась. При свете дня она выглядела ужасно: посеревшее лицо, узкие, словно у китайца, глаза, распухший нос… – Как ты изменилась. Надо же, как влияет на внешность женщины беременность, – удивленно сказал Николай, бережно держа оплывшее от водки лицо Нины в руках и с любовью разглядывая ее. – Пойдем. У тебя деньги есть? Купи мне пива, – попросила она и обняла его за плечи. ***
Фото: Алексей Мальгавко / Photopolygon.com
Следующая неделя пролетела словно в полусне: Нина и Николай быстро подали заявление в ЗАГС, забрали из дома деда вещи Николая, переехали к Нине и сыграли скромную, но все-таки свадьбу: в ЗАГСе, видя большой живот невесты, их согласились расписать без очереди. Свадьба была очень грустная. Народу почти не было – только мать Нины, ее тетка с мужем из соседней деревни – и всё. Николай, красивый и статный, в черном костюме, весь вечер вспоминал громовой голос деда: – Если женишься – домой не приходи! Пока я жив, на порог не пущу. Этот голос заглушал остальные голоса, которые пытались отговорить его от этого брака: и голос Зинаиды, матери Нины, и голос тетки и ее мужа Андрея, и голос Ольги. Даже Ольга как-то зашла, чтобы попытаться вразумить его, но у нее ничего не получилось. Приятелей, с которыми он провел в этой деревне все детство, рассказывавших о «похождениях» Нины, Николай тоже не хотел слышать. Ему было безразлично чужое мнение, кроме мнения деда. Но он надеялся, что дед с бабушкой в конце концов смягчатся, ведь кроме Николая у них никого не было. А после свадьбы начался кошмар. Такого Николай ожидать не мог, ведь у него и в мыслях не было, что Нина выходила за него замуж лишь с одной целью – еще раз попытаться вернуть Кешу. На другое утро после свадьбы у нее – казалось бы, на пустом месте – началась истерика. – Нина, ты что плачешь? С тобой все в порядке? – спросил Николай молодую жену, проснувшись ранним утром от всхлипываний и завываний. – Да, в порядке! – Так почему ты плачешь? – Да отвали ты, придурок, – Нина оттолкнула руку Николая, пытавшегося погладить ее по голове. Николай молча встал, подошел к окну и закурил. – Ты ожидала, что к нам на свадьбу прибежит Кеша? – спросил он у Нины, и она зарыдала еще громче. – Так ты что, вовсе не собиралась со мной жить, Нина? Ты просто хотела позлить Кешу и взяла меня в заложники, как и этого ребенка, которого ты ждешь? – Коля… я буду с тобой жить. Но мне надо избавиться от ребенка, – голос Нины стал заискивающим. – Ну зачем же? Я люблю тебя и люблю ребенка! – А я ненавижу этого ребенка! Его отец меня бросил, он растоптал мою любовь, он всю жизнь издевался надо мной! – Нина, подумай. Это же маленький человечек, ребенок. Твой ребенок. И он вовсе не виноват в том, что у вас с Кешей испортились отношения. – Коля, я рожу тебе другого ребенка. Нашего общего ребенка. Но сначала я сделаю аборт. Это мое условие. Я не хочу этого ребенка! Я лучше убью себя, – закричала Нина и снова разрыдалась. Николай вздохнул, сел рядом с ней и обнял ее – он был готов на все ради любимой. Через два дня Николай и его молодая жена поехали в Череневку. Добирались они три с лишним часа – сначала пешком до автостанции, потом электричкой, потом снова на автобусе и опять пешком минут двадцать по сырым торфяным дорогам. День был пасмурный, накануне резко похолодало, и Нина с Николаем, одетые по-летнему, замерзли. Дом, куда они направлялись, стоял на отшибе, на самом краю поселка, почти у леса. – Нина… ты точно не передумаешь? – Нет, – твердо ответила Нина, стуча в тяжелую деревянную дверь. Открывшая им дверь бабка доверия у Николая не вызвала. Крупная, с повязанным на голове узлом вверх красном платке, с лицом, покрытым бородавками, она казалась отвратительной. Николая оставили сидеть в сенях, а Нина прошла в дом. Минут десять было тихо, лишь слышно было, как бабка что-то говорила Нине. Потом раздался резкий крик, за ним – стон. Этот стон с тех пор Николай слышал во сне почти каждую ночь, а наяву стон Нины прервался только тогда, когда ее не стало. Как выяснилось позднее, эта бабка, «народная умелица», прославившаяся тем, что избавляла женщин от нежелательной беременности с помощью вязальной спицы, убила не только ребенка, но и саму Нину. Почти полчаса сидел Николай в сенях и слушал стоны Нины, сопровождаемые всхлипываниями. Ему было плохо, руки его тряслись. Он было попытался пройти к Нине, но бабка, возившаяся между ее ног, так крикнула на него, что он испугался и прикрыл дверь. Ему было страшно. Когда появилась Нина, бледная, с искаженным от боли лицом, Николай, подхватив ее под руку, поскорее вывел из этого ужасного дома. – Пеленку придерживай! Через полчаса прими лекарство еще раз, если боль не прекратится! И никому не говорите, что у меня были! Скажете, что в погреб полезла и упала! Поняли? – кричала вслед бабка, но Нина и Николай даже не обернулись. Не успели они дойти до остановки, как ноги Нины подкосились, и Николай едва успел подхватить ее. Он донес Нину до остановки. Автобус пришел быстро, но минут через пятнадцать тихо постанывающая Нина потеряла сознание, и Николай перепугался не на шутку. Он попросил водителя остановить автобус около больницы, благо что больница находилась рядом с автостанцией. – Милая, потерпи, сейчас я покажу тебя врачу, а потом поедем домой, – сказал он Нине и поднял ее, холодную и показавшуюся ему какой-то слишком легкой, на руки. Сиденье под ней было мокрым от крови, на полу тоже была кровь. Николай отнес жену в больницу. Как только ее забрали врачи, он сел и начал молиться. Впервые в жизни. Он молился, как умел, – не так, как молились дед и бабушка: этих молитв он не помнил. Николай молился по-своему: – Господи! Пусть все закончится поскорее. Пожалуйста. Пусть этот кошмар скорее кончится. Нина, как ты? Нина, Ниночка… пожалуйста, пожалуйста, Господи, помоги… – шептал он. Николай сидел, не поднимая головы, и не слышал, как орали на него медсестры, решившие, видимо, что он заставил жену сделать аборт. Он не видел, как возле него собрался народ – и врачи, и пациенты; он не чувствовал, как его трясли за плечо. Николай очнулся лишь от сильного удара в челюсть. Высокий, совсем еще молодой мужчина в белом халате и белой шапочке, ударивший его, стоял напротив Николая. – Ну что, ублюдок? Доигрался? Умерла жена твоя! Прободение матки! Не спасли ее! Не смогли! Кровопотеря слишком большая! Понял? – Паша, перестань, Паша, – кричала молоденькая медсестра, держа доктора за плечи. – Да как они пошли на это?! Там же ребенок практически доношенный был! – кричал врач. Через минуту появились еще двое мужчин в белых халатах и женщина. Что было дальше, Николай помнил смутно: милиция, похороны Нины, суд, тюрьма, инфаркт бабушки и ее смерть: все переплелось в его голове, как огромный живой клубок, который, поселившись в черепной коробке, высасывал все мысли и все силы Николая. Отсидел он недолго, всего три месяца, после чего его оправдали, и он, вернувшись в деревню, нашел свой дом пустым: оказывается, неделю назад умер и дедушка. Слово свое дед сдержал: пока был жив, в его доме Николай так и не появился… После произошедшего с ним Николай, который и так был неразговорчив, превратился в молчуна и отшельника. Люди стали сторониться его, он их – тоже.
Фото: Алексей Мальгавко / Photopolygon.com
С тех пор прошло много лет, некоторые односельчане, в основном его ровесники, разъехались, многие уже умерли, дома их оказались брошены и никому не нужны, но старая церковь, в которую его водили дед с бабушкой, по-прежнему стояла на пригорке, глядя широкими окнами на все стороны света. Николай так и остался в домике деда, тихо и бесцельно проживая свою неудавшуюся жизнь, вспоминая ту, которая сделала его самым счастливым на несколько мгновений и самым несчастным на всю оставшуюся жизнь. Жил он натуральным хозяйством: весной и летом работал на огороде и в поле с утра до ночи, а зимой в основном отдыхал, лишь иногда уходил на заработки в соседнюю древнюю – ту самую, где когда-то жила Нина, к своему однокласснику Александру, ныне хозяину лесопилки, с которым продолжал дружить еще со школы. Это, пожалуй, был единственный человек, с которым он общался. Николай никогда не пил: вид бутылок и запах алкоголя вызывали у него омерзение, напоминая семью Дятловых и Нину, вернее, то, во что она превратилась, когда начала пить. Дружелюбный священник, появившийся лет пятнадцать назад в их деревне с молодой женой и маленькой дочкой, чрезвычайно раздражал его: Николай не понимал, зачем тот пытается общаться с ним и для чего при встрече всегда приглашает на службу в храм или даже к ним в гости на чай. Николай обиделся на Бога, ведь Он забрал его Нину, его любимую, его единственную и неповторимую, прекрасную, как сама осень. Через два месяца после смерти деда он убрал в сундук его любимые иконы, которые, как ему казалось, смотрели на него, Николая, с немым укором. Одна из них, с изображением седого старика с добрым, но каким-то пронзительным взглядом, и была иконой Николая Чудотворца – его святого. *** Тем временем старенькая «Нива» подъезжала к роддому. – Как ты? – спросил отец Георгий жену, пытавшуюся дремать в перерывах между схватками. – Нормально… – ответила матушка, изо всех сил потирая низ живота. – Потерпи… Слава Богу, почти приехали. Кстати, как там дети? С кем они? – вспомнил батюшка и посмотрел на жену. – С соседом… а-а-а… снова схватка… – застонала матушка. – Что?! – закричал отец Георгий. – С этим безбожником?? Да как ты могла… – Георгий, скорее… кажется, уже начинаются потуги… Отец Георгий, покачав головой, изо всех сил нажал на педаль газа. Они были уже совсем рядом: в конце улицы светились окна роддома. ***
– Включи настольную лампу, а то света мало, – попросил Глеба Борис. – Дядя Николай! Готово. Пора крышу делать, – услышал Николай голос одного из близнецов, вырвавший его из трясины воспоминаний. – Есть у вас картон? – спросил Николай. – Можно старую ненужную коробку из-под обуви или спичечные коробки. Он всю жизнь помнил того малыша, живущего в животе Нины, и скучал по нему. Он точно знал, какого бы уже он был возраста, и часто пытался представить себе его внешность. Тогда, давным-давно, ему казалось, что он и ребенок уже подружились. Но они с Ниной не дали ему родиться. Николай хоть поздно, но отчетливо осознал, что в случившемся была доля и его вины, ведь именно он повез Нину убивать ребенка, он не удержал ее, не смог… – Вот картон, – сказал Коля, прервавший снова нахлынувшие было воспоминания Николая, и протянул пустую коробку из-под игрушечного самолета. – Давай, – ответил Николай и ловко вырезал две одинаковые крыши, после чего, намазав их клеем, приклеил к каждой конструкции. – Ух, ты! Настоящие домики! – обрадовался Борис. – Да, только малюсенькие, – сказал Глеб. – А теперь несите гуашь и кисточку потолще, – попросил Николай. – Сейчас, – сказал Коля и кинулся в комнату. Через минуту он вернулся с коробкой красок и кисточкой: – Катя спит вместе с Сеней. Уснула, – тихо сказал он. – Ну и пусть спят. У Сеньки кровать большая, полуторная. Не будем ее будить, – решил Глеб. – А если Сережка ночью проснется? – спросил Коля. – Ну, давай ты или я ляжем с Сережкой в комнате, пока папа не вернулся, – предложил Глеб. – Хорошо. Тогда я лягу с Сережей, – ответил Коля. Николай тем временем покрасил коричневой краской один из домиков, а крышу сделал темно-красной. – Здорово! Это Борькин дом, а мой пусть будет с зеленой крышей, – воскликнул Глеб. – Ничего себе! У вас целая усадьба получается, как у тети Арины и дяди Романа, – с восхищением сказал Коля, разглядывая своими огромными серыми глазами постройки на бывшей разделочной доске. – А мы сейчас еще туалет построим и сарайчик. А потом – забор! – предложил Николай, и дети радостно засмеялись. – И подарите все это папе с мамой на Рождество, да? – спросил Коля, который давно приготовил родителям подарки, но знал, что старшие братья о подарках для родителей не позаботились. – Да, Глеб, точно! Давай подарим! – Давай, – вторил брату Боря, – только надо елочку сделать! – А из чего делать будете? Из спичек? – спросил Коля. – Нет, елочка пусть будет настоящая! Мы возьмем самую маленькую еловую веточку и прикрепим на доску. А снег давайте сделаем из ваты, – предложил Николай. – Давайте! У мамы в аптечке полно ваты, – сказал Коля и убежал за ватой. Вернувшись, он протянул Николаю полпачки ваты и маленький пузырек. – «Курантил», – прочитал Николай. – Зачем ты принес мне лекарство? – Это маме дали в поликлинике, а она не пила – сказала, что и без него хорошо себя чувствует, и тетя Арина ей говорила, что там такого навыписывают, что для ребеночка вредно, поэтому маме это лекарство не нужно, – объяснил Коля. – Ну давай его сюда, попробуем, – с интересом сказал Глеб. – Ты что?! Нельзя! Это же ле-кар-ство! – строго сказал Коля. – Тогда зачем ты его притащил? – спросил Глеб. – Давайте сделаем из этих маленьких круглых таблеточек игрушки для елочки! Раскрасим разными цветами, приклеим, и будет нарядная елочка! – предложил Коля и с надеждой посмотрел на Николая. Николай, покачав головой, улыбнулся. В детстве он был точно таким же – всегда любил придумывать что-то неожиданное и необычное. Он взял упаковку таблеток и спросил: – Ты уверен, что мама не будет ругаться? – Конечно. Она их выбросить собиралась, – заверил его Коля.
Николай высыпал в ладонь таблетки, отсчитал шесть штук и дал братьям по три: – Хватит с вас, неугомонные. А то мало ли что – еще съедите. Близнецы, взяв кисти, стали разукрашивать маленькие таблеточки, а оба Николая, большой и маленький, одевшись, отправились на улицу. Во дворе батюшка и матушка нарядили для детей большую ель, которая росла прямо напротив крыльца. – Чтобы не рубить елочки каждый год, папа, когда переехал сюда, посадил ель, и она выросла! Теперь мы каждый год перед Рождеством наряжаем ее, – сказал Коля. – Молодец твой папа, – ответил Николай, выбирая веточку: она должна быть одновременно крепкой и миниатюрной. – Вы, наверное, его Дедом Морозом наряжаете? – Папу? Дедом Морозом? – не понял Коля. – Ну да, с такой бородой, как у твоего папы, в самый раз быть Дедом Морозом, – ответил Николай с улыбкой, но, посмотрев на Колю, понял, что сказал какую-то несусветную глупость. – Деда Мороза нет и не было. Это святитель Николай приносит всем подарки на Рождество, – терпеливо, как маленькому, объяснил ему Коля. – Разве? – недоверчиво спросил Николай. – Ну конечно, – убедительно ответил мальчик, – он вообще всегда всем любит делать подарки и творить всякие милости. Вы читали его житие? – Не приходилось. – Как же так? Это же ваш святой. Ну, так я дам вам почитать. У нас есть книжка для детей, с картинками, и для взрослых, в сборнике. – Хорошо, почитаю. А теперь пойдем в дом. Отряхнув с валенок снег, они вошли на крыльцо. Николай оглянулся. Ночь была словно сказочная – тихая и спокойная, при свете луны блестели ветки деревьев, покрытые инеем. – Красиво, правда? – спросил Коля. – Да, – ответил Николай. Он вспомнил детство, дедушку с бабушкой, и ему стало грустно. Когда они вошли в дом, ребята уже покрасили таблетки и начали строить сарай. – Что это вы так долго? – спросили близнецы хором. – А как вас родители различают? – ответил вопросом на вопрос Николай. – Да мы же совсем разные! – возмутились ребята. – Это просто! Видите, у Бори справа на носу родинка? – спросил Коля. – А, ну тогда понятно, – засмеялся Николай. Минут пятнадцать они прикрепляли и «наряжали» маленькую елочку, после чего положили вокруг дома «сугробы» из ваты, и Николай показал мальчикам, как делать забор. – Ну, справитесь сами, орлы? – спросил он и встал из-за стола. – Легко! – ответил Глеб. Николай похлопал его по плечу, встал и вышел на улицу покурить. Он уже был здесь несколько часов, а курить не хотелось – просто забыл про это. – Странно, – прошептал он. – Дядя Николай, вот я вам книжки принес – детскую и взрослую. – А ну закрой дверь, а то простудишься! – сказал Николай и, потушив окурок, вошел в дом. Вскоре совместными усилиями закончили делать забор. Николай увидел, что уже почти десять вечера, дети устали, и предложил им лечь спать. – Нет, мы будем ждать папу! – сказал Борис. – Мальчики, ждать папу и охранять ваши сны буду я – меня об этом попросила мама. – Боря, Глеб, нам надо хорошо выспаться, а то некому будет помогать папе в алтаре. Ведь завтра Рождество! – упрекнул братьев Коля. – Ой, точно. Ну, тогда мы пойдем. Спокойной ночи, дядя Николай! – ответили мальчики и пошли в спальню. – Спокойной ночи. Не забудьте умыться, а то у вас все руки в краске и почему-то носы тоже. И ты, Коля, иди ложись, – сказал Николай. – Ангела Хранителя! А вы почитайте обязательно книжки, – сказал мальчик и вышел из кухни, прикрыв рукой дверь. Николай, которому делать все равно было нечего, открыл книгу, начал листать ее и наткнулся на закладку. Предусмотрительный Коля заложил ему житие святителя Николая Мирликийского – человека, жившего на земле около семнадцати столетий назад, чья икона висела в иконостасе деда вместе с Христом Спасителем и Божией Матерью. Николай начал читать и неожиданно для себя увлекся и углубился в чтение до такой степени, что проникся всем сердцем к этому великому святому. Он не знал, что в маленьком коридорчике, прямо за дверью, маленький Коля молил святителя Николая о том, «чтобы дядя Коля перестал быть безбожником». Через какое-то время мальчик закончил молиться и посмотрел в щелочку. Дядя Николай с интересом читал «Жития святых», и счастливый Коля отправился спать. Житие святителя поразило Николая. Так просто и так естественно помочь отцу выдать замуж дочерей – почему никто, кроме него, не догадался об этом? «Почему я ждал добра от Бога, а сам не делал его никогда?» – спросил сам себя Николай. ***
Отец Георгий тихо зашел в дом. Видимо, дети уже спали, потому что свет горел только на кухне. Он разулся, снял пальто, подрясник и вошел в кухню. – Чье житие читаешь, боголюбец? – спросил отец Георгий Николая, видя, что тот читает «Жития святых». Николай, подняв голову, ответил: – Какой же я боголюбец? Вы же сами меня безбожником называли. – Значит, ошибался, ведь один Бог – сердцеведец; тем более я вижу твой интерес к душеполезному чтению. – Интересно, конечно, но в реальной жизни ведь так не бывает… – Бывает, и каждый может в этом убедиться на практике, если с верою обратится в молитве к Богу, к святым. – Однажды, давным-давно, я молился Богу, но Он меня не услышал… – А о чем вы молились ему? – спросил отец Георгий, наливая воду в чайник. – Когда жена была в больнице, я молился о том, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился, но вместо этого моя жена умерла. – А почему ваша жена оказалась в больнице? Николай открыл было рот, но задумался. – Бог всегда слышит наши молитвы, но отвечает на них так, как лучше для нас, а не так, как мы желаем. Видите ли, мне знакома ваша история, – тихо произнес отец Георгий. Николай удивленно посмотрел ему в глаза, и батюшка продолжил: – После смерти вашей жены вы не общались ни с кем, даже с ее матерью. Но Зинаида, мать Нины, вашей покойной супруги, в последние годы жизни приходила ко мне в храм. Скончалась она три года назад, где-то перед Пасхой. Я принимал у нее исповедь, поэтому знаю вашу историю, Николай. Что я могу вам сказать… Понимаете, Господь никогда не забирает человека просто так. У каждого свой путь, длинный или короткий. Господь дает человеку уйти из мира только тогда, когда это лучше для его души. Кого-то Бог забирает молодым, сильным и здоровым, а кто-то, даже будучи больным и старым, продолжает жить. Бывает так, что Бог забирает человека для того, чтобы в этом мире не умножалось зло. Смотрите: Бог давал вашей жене детей. Первого ребенка она убила абортом, когда ей было 17 лет, затем, практически через два-три месяца, последовала вторая беременность – вот таким нехитрым способом она пыталась выйти замуж за Иннокентия. – Она любила его так же, как я любил ее, – сказал Николай. – Нет-нет. Ни она, ни вы не любили. Разве любовь бесчинствует? Разве любовь ищет своего? Это не любовь, это была просто страсть. Помните слова апостола Павла о любви? «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13: 4–7). И вот Нине Бог дал второго ребенка от любимого, как она сама считала, человека. Но Нина снова не сдала экзамен любви – она убила и это дитя, когда отец ребенка и в этот раз тоже отказался жениться на ней. Как вы думаете Николай, какая душа у женщины, идущей на убийство своего, второго уже, ребенка? Конечно, злая, – сам себе ответил отец Георгий. – Но она была еще молодая и ничего не понимала, – попытался заступиться за Нину Николай. – Николай, не бывает такого, чтобы «ничего не понимала», потому что у всех нас есть совесть, и она не молчит, если человек помышляет о каком-то злом деле. Другое дело, если человек не желает слушать свою совесть – вот это уже страшно. А еще страшнее, когда он перестает слышать совесть – тогда он находится в серьезной беде. Кстати, мать Нины говорила, что никогда не толкала ее к аборту – напротив, она уговаривала дочь, чтобы та оставила внука. Но Нина никого слушать не хотела. Возможно, она думала, что мстит Иннокентию, убивая его детей, – не знаю, но ребенка она не родила и во второй раз. И здесь мы видим Божий Промысл: Нина, как рассказала ее мама, серьезно заболела после второго аборта, по-женски: сначала у нее было какое-то воспалительное заболевание половых органов, затем – гормональные нарушения, потом началась дисфункция яичников. Нина, молодая еще девушка, должна была бы, по идее, задуматься о своей жизни и о своем здоровье, но вместо этого она еще сильнее обозлилась на свою неудавшуюся жизнь – к сожалению, она не понимала, что единственная виновница всех неудач – это она сама. Как знать, быть может, ее возлюбленный вернулся бы к ней, если бы она родила их ребенка? С появлением ребенка сердце человека ведь становится мягче. Но Нина не дала шанса и Иннокентию… В результате оба несостоявшихся родителя стали вести еще более распутный и непотребный образ жизни, чем раньше, а Нина вдобавок еще и начала пить. Через какое-то время Иннокентий решил жениться. Решил создать семью, завести детей. Кого он выбрал в жены, на роль матери своих детей? Конечно, не Нину. Почему? Потому что она – убийца его детей. Может быть, не явно, но на уровне подсознания, отдает себе мужчина в этом отчет или нет, хочет он того или нет, но все существо мужчины отторгает женщину, сделавшую от него аборт. К тому же Нина вела аморальный образ жизни: она пила и встречалась с другими мужчинами, а это, согласитесь, аргументы тоже не в ее пользу. И вот Иннокентий, видный и красивый парень, как рассказывала мать Нины, выбрал девушку не особо привлекательную, но скромную и обеспеченную, сделал ей предложение, и через полгода, а именно на 18-летие невесты, была запланирована свадьба. Нина же, узнав об этом, совсем потеряла разум. Она, по словам Зинаиды, бывшей свидетельницей этого безобразия, пыталась всячески помешать своему возлюбленному стать счастливым без нее. Но у Нины ничего не получалось – над ней только смеялись все, включая Иннокентия. Тогда Нина попыталась снова забеременеть, и ей, как ни странно, несмотря на все ее болезни после абортов, это удалось. Бог дал ей еще одного ребенка, Он дал ей еще один шанс. Но вместо того чтобы образумиться, Нина продолжала пить, курить, гулять. – Потому что Кеша не обращал на нее внимания, – вставил Николай. – Нет, Николай. Нина продолжала пить и гулять, следуя своей злой воле. Причем здесь Кеша? Он что – заставлял ее пить, курить и блудить насильно? – Нет… – Ты ответил, что нет. И на аборты он ее не водил, ведь правильно? Николай кивнул, и отец Георгий сказал: – На последний аборт ее провожал ты. Ты всю жизнь считал себя жертвой, ты обиделся на Бога, но ты – не жертва, а соучастник. Но об этом после. Вернемся к Нине. Она продолжала пить и гулять, вместо того чтобы превратиться в нормальную женщину, бросить все глупости и спокойно вынашивать ребенка. Может быть, она привлекла бы Иннокентия своей женственностью и мягкостью, свойственной будущим мамам. Если бы она изменилась – тогда, возможно, Кеша бы обратил наконец на нее свое внимание и стал бы воспринимать ее всерьез. Тем более что, как выяснилось впоследствии, жена Кеши оказалась бесплодной. – Да, я знаю, детей у них так и не было, – кивнул Николай. – Никому не известно, как отразятся на нашей жизни или на жизни близких наши поступки. Вот видишь: Иннокентий, отказавшись от своих детей, остался бездетным, несмотря на довольство и достаток. А Нине в сложный период ее жизни Бог послал тебя – человека, готового жениться на ней и стать отцом ее ребенку. Но посмотри: Нина, обуреваемая страстями, никак не хотела успокоиться: замуж за тебя она выходила только для того, чтобы попытаться как-то повлиять на Кешу; а ребенка, которого ей чудом удалось зачать, потому что после второго аборта она стала, как говорили врачи, практически бесплодной, она намеревалась убить. Вообще то, что этот ребенок появился в ее жизни, – не иначе, как чудо, тем не менее Нина собиралась сделать третий аборт. Причем она намеревалась лишить жизни уже практически доношенного ребенка, с которым прожила несколько месяцев и к которому могла бы уже, по идее, привыкнуть, ведь его шевеления она ощущала под сердцем не один месяц. Заметь, что к ребенку, невинному, маленькому, беззащитному, ни сострадания, ни жалости Нина не испытывала – он для нее был, как ей казалось, ступенькой на пути к сердцу человека, чьей любви она добивалась. И она, использовав все рычаги давления на Кешу и не получив результата, все-таки убила ребенка, после чего умерла сама, так как ее жизнь более не имела смысла. Видишь, Бог всеми способами останавливал Нину от распутства: Он подарил ей счастливую возможность стать матерью, затем появился ты, но она предпочла отдаться своему злому самодурству, разрывая в клочья свою жизнь. И, что страшно, не только свою жизнь, но и жизни тех людей, которым она была дорога: и твою жизнь, и жизнь ее матери, и жизни ее детей. Бог дал ей все, и самое главное: Он дал ей свободную волю, а она распорядилась своей жизнью так, как хотела. Видите, вы не смогли ее переубедить, и Бог не смог ее переубедить. Конечно, по-христиански ее очень жаль. За нее теперь можно только молиться, Николай. Она ушла из жизни потому, что получила от нее все, и даже больше. Николай молчал, глядя на обложку книги, лежащей в его руках. – Итак, ты все еще думаешь, что Бог тебя не услышал тогда? – спросил отец Георгий, глядя Николаю прямо в глаза. – Наверное, услышал, – неуверенно ответил Николай. – Конечно, услышал. Нина использовала все резервы, и она ушла из этого мира. Ушла для того, чтобы в мире не умножалось зло. Кстати, у твоей тещи, хоть она очень любила свою единственную дочь, претензий к Богу не было, – грустно сказал отец Георгий. – А что Вы хотели сказать обо мне? – спросил Николай. – О тебе? Ты поступил как негодяй. – Но почему? Я ведь женился на ней и хотел растить ребенка, – возмутился было Николай, но услышал: – Потому, что женился ты не по любви, а из-за страсти, и ребенка с ней за компанию пошел убивать ты, и никто другой. Ни ее мать, ни Иннокентий, а ты, – ответил батюшка. – Но я ничего не мог сделать, ведь она все решила сама! – Ты просто мог в этом не участвовать, – ответил священник, – и первое, что ты должен сделать, – это перестать жалеть себя. И ошибка Нины, и твоя в том, что и она, и ты всегда жалели себя. Себя, но не ближних. Она не жалела ни свою мать, ни своих детей, которых убивала. И ты не жалел людей, любивших тебя по-настоящему: бабушку и дедушку, которые тебя вырастили. Николай вздрогнул. – Да, – продолжил отец Георгий, – ты считаешь себя добрым человеком, а поступаешь как эгоистичный и безжалостный. Подумай над этим. Уже почти час ночи, пора спать. Спасибо, что пришел и помог нам. Замучили, наверное, тебя мои орлы? – Нет, замечательные ребята, – улыбнулся Николай, вспомнив, как они строили домики из спичек. – Спаси Господи, – облегченно вздохнул отец Георгий, втайне опасавшийся проделок Бориса и Глеба, – жду тебя завтра на всенощную. Николай встал и положил книгу на стол. – Нет, книгу возьми. Возьми и прочитай. Потом принесешь, – сказал отец Георгий, провожая его в прихожую. – Спокойной ночи, – ответил Николай. Он надел валенки, тулуп, взял книгу и вышел было на улицу, но, обернувшись, спросил отца Георгия, еще не успевшего закрыть за ним дверь: – Почему раньше были святые, а сейчас, в наше время, святых нет? – Святые есть всегда, их молитвами и существует мир. Святость – норма христианской жизни, Бог создал всех для святости, ведь святость – это уподобление Богу. Только не надо унывать, что ты не знаешь святых лично. Начни с себя. Кто тебе мешает стать святым? – подмигнул Николаю отец Георгий, закрывая дверь. Николай, оставшись один, постоял еще несколько минут на дворе, задумчиво глядя на елку, и пошел к своему дому. Он так и не спросил у отца Георгия, кто у него родился – мальчик или девочка. Придя домой, он вынул из старого растрескавшегося комода иконы дедушки и аккуратно протер их. После чего убрал с угловой полки, висевшей на кухне, чайный сервиз и вазу и расставил иконы так, как они стояли полвека назад, при дедушке. *** Тем временем матушка Татьяна кормила новорожденную дочку. Роды прошли легко и быстро, осложнений не было, с ребенком тоже все было в порядке, и уже через час отец Георгий, поцеловав жену и дочь, поехал домой. – Ты мой Рождественский подарок, вот старшие девочки обрадуются сестричке, – прошептала она, целуя малышку. Татьяна в этот раз очень хотела девочку, и Бог подарил ей это счастье: она держала на руках свою дочь. Матушка была очень счастлива, лишь одно ее печалило: сегодня с утра должна приехать Ксюша, и она, оставив с ней детей, собиралась съездить в райцентр за подарками для всех. Деньги давно были отложены, но не было времени: то одно, то другое. – Сама виновата, что дети останутся без подарков, сама, – корила она себя еле слышно, держа на руках малышку. Ведь Рождество уже сегодня, а домой она приедет только послезавтра. Попросить мужа съездить за подарками она не решилась, так как знала, что батюшка, голова которого была занята подготовкой к Рождеству, вряд ли найдет на это время, а если и найдет, то, скорее всего, купит не то, что нужно. Она положила руку на грудь. Рядом с крестиком висел медальон с изображением Николая Чудотворца. – Отче Николае, помоги, пусть детки не расстроятся из-за того, что не найдут подарков, пусть они забудут про них, пусть подождут, пока я вернусь, – попросила матушка. *** Наступившее утро было ясным, солнечным и как будто сказочным: яркое солнце искрилось на ветках, покрытых льдом и инеем, сугробы тоже обледенели и блестели, небо было ярко-голубым, а медленно кружащийся снег тихо ложился ровным слоем, укутывая землю, и все вокруг было белым и прекрасным. Час назад вернулись из Москвы Арина с Романом и детьми. Роман с Петей ушли в храм помогать отцу Георгию, а Арина с дочками пошла в дом батюшки, чтобы покормить детей и отправиться с ними на прогулку. Вскоре все дети, накормленные и счастливые, играли в снежки возле церкви. ***
Николай, вышедший покурить, какое-то время наблюдал за ними со своего крыльца, а потом вернулся в дом и открыл один из ящиков бабушкиного комода. Он вынул завернутые в старенькую наволочку любимые вещи бабушки: красивую фарфоровую шкатулку в форме яйца и медальон, лежащий в ней. Красивый, не утративший блеска, на золотой цепочке, он переливался на солнечном свете всеми цветами радуги. Внимательно рассмотрев его, он, удовлетворенно кивнув, убрал медальон обратно в шкатулку и положил ее на комод. Затем Николай подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, и открыл дверцу. Он присел на корточки и долго искал что-то среди старых журналов, использованных батареек и прочего хлама. Наконец он вынул маленькую красную бархатную коробочку. Со временем, правда, она стала немного сероватой от пыли, но выглядела еще вполне прилично. С тяжелым вздохом он открыл ее. В коробочке, отделанной внутри когда-то белым, а теперь ставшим желтоватым шелком, лежало красивое золотое кольцо, обрамленное маленькими полудрагоценными камешками розоватого цвета – фианитами. Это кольцо предназначалось Нине. Николай купил его за несколько дней до свадьбы на свои последние сбережения. Он хотел сделать сюрприз: подарить его ей на день рождения, до которого она не дожила всего три дня… Николай зачем-то потер колечко о рукав своей рубашки и, убедившись, что оно блестит, убрал его обратно в коробочку и положил на комод рядом со шкатулкой. Потом он открыл шкаф деда, где лежали его трофеи: кортик, сабля и военный бинокль, аккуратно вынул все это, протер тряпкой и тоже положил на комод. Осталось придумать подарки для двоих малышей, но на этом фантазия Николая закончилась. От безысходности он, взяв спички и пачку сигарет, снова вышел на улицу. Его изба стояла на пригорке, поэтому он хорошо видел и храм, казавшийся каким-то волшебным дворцом в розовом свете морозного дня, и маленький дворик священнической семьи, и большой двор бывших москвичей, а ныне – его односельчан, на котором копошилась куча малышей, весело возившихся в снегу. Старшие дети катались с деревянной горки, залитой льдом, и хохотали. Солнце уже начинало клониться к закату: день был по-зимнему коротким. Николай долго любовался детьми, а потом посмотрел на скромный двор отца Георгия, на котором не было даже песочницы для малышей, и, бросив в снег окурок, быстро вошел в дом, даже не сняв телогрейку. Он зашел на кухню и вынул из шкафчика старую банку для круп, в которой хранились деньги – подрабатывая не лесопилке, он копил деньги на новую бензопилу. На ходу засовывая деньги в карман, он торопливо выскочил из дома, одел стоявшие у дверей лыжи и, едва прикрыв ворота, поехал на лесопилку к Александру. Дорога была скользкой. Пока Николай добрался до Александра, он весь вспотел, устал и сильно волновался. Зашел он без стука. Вся семья друга, включая сына и невестку, сидела за столом, кроме Натальи, его жены – она хлопотала на кухне – и маленькой внучки, которая спала. – Что случилось, Коля? – ошарашенно спросил Александр, глядя на покрасневшего от быстрой езды приятеля. – Все нормально. У меня к тебе дело, пойдем, – отрывисто сказал Николай, теребя в руках шапку. – Коля, да ты сядь, поешь! У меня уже все салаты к празднику готовы, – Наталья по-простецки схватила было его за руку, но Александр встал из-за стола, взял Николая за плечи и увел в соседнюю комнату. – Что случилось-то? – повторил он свой вопрос. – Ничего страшного. У тебя мужик работал, который детские качели и песочницы строил, где он? – Чего? – не понял Александр. – Ну, ты раньше, помнишь, лошадки, горки и качели детские продавал? – Это те, что Иван делает? Да? – Ну да, да! – обрадовано закивал Николай. – А что тебе нужно-то? – удивился Александр. – Вот, – Николай вынул деньги, на которые собирался купить бензопилу, – я бы купил что-нибудь для детей. – Ты? Для каких детей? – ошалело посмотрел на него Александр. – Не спрашивай, я потом объясню, веди, показывай, что есть, – попросил Николай. – Ну… у меня кое-что лежит в будке, пойдем, открою, выберешь. А что тебе нужно? – Да мне неважно! – рассердился Николай. Александр было растерялся, но, подумав несколько секунд, предложил: – Так давай я тебя лучше к Ивану и отведу – он подскажет, что и для какого возраста. У него все в сарае сложено, выбор больше, ведь не покупает никто, и я на реализацию давно не беру ничего, – сказал Александр и крикнул: – Наташа! Я к Ивану ушел! Иван жил на соседней улице. В его жарко натопленном доме пахло лаком и красками. – Иван, я тебе покупателя привел! – крикнул с порога Александр. Иван, вытирая руки о полотенце, вышел в прихожую. Это был мужчина лет 30–50. Николай его раньше видел, но общаться им не доводилось. – Я слушаю. Что интересует? – спросил Иван. Он чрезвычайно обрадовался покупателю, потому что деньги у них с женой, дочкой и маленькой внучкой кончились несколько дней назад, а до пенсии было еще далеко. – Мне нужно что-нибудь интересное для детей. Мальчики. Вот такие маленькие, – Николай, отмерив рукой расстояние от пола до своего колена или чуть выше, посмотрел на Ивана. – Это на год и на два? – спросил Иван и с интересом посмотрел на Николая. Николай растерянно кивнул. – Пойдем, – пригласил Иван. Он накинул пуховик, открыл сарайчик, примыкающий к дому, и включил свет. Зайдя внутрь, Николай увидел аккуратно сложенных друг на друга деревянных лошадок, красиво разукрашенных, какую-то конструкцию, напоминающую горку, и что-то похожее на небольшие разобранные качели ярко-голубого цвета. – Это качели для улицы? – Да. В избу не влезут, разве что в огромный коттедж с большими дверными проемами, – усмехнулся Иван. – А на какой возраст? – поинтересовался Николай. – Они лет до четырех-пяти, не больше. Видишь, со спинкой. – А горка? – Горка? Лет до семи. Но в идеале до пяти, потому что она невысокая, и детям после пяти лет на ней уж неинтересно, – честно ответил Иван. – За сколько отдашь? – приступил к делу Николай. – А сколько есть? – прищурился Иван. – Ваня, ты друга-то моего не обирай, – засмеялся Александр, – назначай реальную цену. – Давай всё за три тысячи, – предложил Иван. – Договорились! – обрадовался Николай, не ожидавший такой удачи: он думал, что все обойдется дороже, и рассчитывал только на качели. Иван тоже, в свою очередь, обрадовался, потому что горка стояла у него уже года два и никто ее не покупал, и предложил: – А в придачу… в придачу могу тебе дать что-нибудь еще. – А что еще есть? – с интересом огляделся Николай. – Еще? Лошадки-качалки. Стульчики детские. Колыбелька. – Колыбелька? Колыбельку возьму! – радостно воскликнул Николай, вспомнив об уехавшей в роддом Татьяне. – Колыбель красивая, резная… может, добавишь пару сотен? – спросил Иван. – Держи еще триста, – Николай протянул деньги. – Спасибо, брат, – пожал Иван руку Николая, – забирай! Николай растерянно огляделся и посмотрел на Александра. Тот, глядя на него, тихо спросил: – Куда тебе это все? – В мою деревню. Зачем – не спрашивай. – Отвезти тебя, что ли? – Да, – ответил Николай, не глядя в глаза Александру. – Ну, жди. Сейчас подъеду. Выносите пока во двор, – сказал Александр и вышел, с интересом подняв брови и качая головой. Иван, зная Николая как одинокого мужчину, так и не решился спросить, для кого он купил горку, качели и колыбель. Вместе они вынесли все на улицу и погрузили в подъехавший вскоре джип Александра. – Если не торопишься, может, заедем сначала ко мне: покормлю тебя? Наталья обалденные пироги напекла. Сын с невесткой внучку Лизоньку привезли, посмотришь – ты же ни разу ее еще не видел, – предложил Александр. – Уже не тороплюсь, все проблемы на сегодня я уже решил. До половины двенадцатого я свободен. Но как же я за праздничный стол с пустыми руками? – спросил Николай, но Александр, махнув рукой, поморщился: – Коля, прекрати. Все-таки по настоянию Николая они зашли в маленький деревенский магазинчик и купили сладостей к чаю. Сидя за столом со старыми знакомыми, Николай почувствовал, как откуда-то издалека возвращается давно забытое ощущение счастья и покоя. Маленькая Лиза в белом платьице кружилась возле красиво наряженной елки. – Сколько ей? – спросил Николай. – Скоро два, – гордо ответил Александр. – Пойдете сегодня в церковь? – спросил Николай и посмотрел поочередно на Наталью, ее невестку и сына. Александр в храм не ходил. – Нет, Коля, мы завтра с утра пойдем и Лизоньку заодно причастим, – Наталья взяла девочку на руки и поцеловала ее. – А я сегодня пойду, – ответил Николай. – Пойдешь со мной, Александр? – Да делать мне, что ли, нечего, – махнул рукой Александр. Потом задумался и спросил: – Все-таки что с тобой происходит? – Ничего особенного. Задумался наконец о смысле жизни, – сказал Николай. – Ну и в чем ее смысл? – спросил Александр. – Смысл в том, что надо стать святым, – ответил Николай. – Коля, да ты всегда был святым – в этом вся твоя проблема! Только святой мог жениться на Нине! – возмутился Александр. – Нет, Саня. Я был эгоист и самодур, но никак не святой. А теперь вот стану святым, – уверенно ответил Николай. Александр и Юра, его сын, захохотали, а Наталья, подперев кулаком щеку, сказала, глядя на Николая: – А я думаю, что у него это получится! Они еще долго сидели, смеялись, шутили и просто разговаривали, пока Николай не заметил, что уже начало двенадцатого. Спохватившись, он поторопил Александра, и друзья быстро сели в машину и поехали. Через десять минут они въехали в деревню. Было темно, лишь свет полной луны серебрил дорогу. Николай посмотрел на храм: кажется, служба уже начиналась. И дети, и взрослые, видимо, были уже в храме: Николай увидел стоящие на церковном дворе санки и снегокаты. – Александр, поможешь мне собрать качели? – спросил он. – Ну, давай, – вздохнул Александр. – Где? – Вот на этом дворе, – Николай махнул рукой в сторону дома священника. Александр молча припарковал джип и вышел из машины. Оглядевшись, он предложил: – Давай поставим ближе к яблоням – встанут устойчиво. Тут, у елки, на склоне, неудобно. – Давай, – согласился Николай. – Надо же, как чисто у них. Молодцы, снег вычищают, не запускают двор. – Так семья большая; это мальчишки старшие чистят, – ответил Николай. Горку они поставили быстро, а вскоре собрали и установили и качели. Во дворе сразу стало красиво и уютно. – Ну ты даешь. Что, интересно, с тобой произошло? – тихо спросил Александр, впрочем не ожидая от друга ответа. – Я же уже говорил, что решил стать святым, – ответил Николай и улыбнулся. Александр, отряхивая руки, сказал: – Ладно, поехал я. Возьми пакет, тебе Наташа передала. Там пироги и курица жареная. – Может, пойдешь все-таки со мной в храм? – Нет, не сейчас. Давай я завтра со своими поеду, а потом, если хочешь, к тебе зайдем? – Договорились! Тогда до завтра. И спасибо тебе. И Наташе спасибо. Ну, бывай, –
Николай протянул другу руку, тот пожал ее и сел в машину. Вскоре джип Александра скрылся за поворотом в лес, а Николай заторопился домой: надо было успеть положить под елку остальные подарки. Подойдя к дому, он встретил своего кота, который обиженно замурлыкал: он не привык к тому, чтобы хозяин уходил так надолго. Николай погладил кота, затем подошел к комоду, еще раз просмотрел подарки, потом отрезал несколько кусков бумаги от оставшегося рулона обоев, который оказался лишним, когда Николай два года назад делал ремонт в комнате, и написал на каждом куске бумаги имя ребенка, которому предназначался подарок. Потом он взял веревочку, разрезал ее и привязал свои самодельные открытки к подаркам. Кате досталась шкатулка-яйцо с медальоном, Ксюше – красная бархатная коробочка с колечком, Борису – сабля, Глебу – кортик, а Коле – бинокль. Долго думал Николай, кому из малышей подарить горку, а кому – качели, и в конце концов понял, что он забыл их имена. Тогда он решил, что взрослые все поймут, и горку с качелями можно оставить как есть, не подписывая, а колыбель просто поставить под елку, ведь и без слов ясно, кому она предназначается. Наконец, когда подарки аккуратно лежали под елкой, Николай отправился в храм. Подходя к нему, он услышал тихое пение. – Дядя Николай, с Рождеством! – поздравила его Катюша. – С Рождеством! – откликнулся он. В храме оказалось много людей, и Николай удивился и обрадовался: ему казалось, что он один решил пойти в церковь в эту сказочную ночь. Неожиданно он понял, что стоит у той самой колонны, возле которой он стоял с бабушкой много лет назад, и воспоминания детства нахлынули на него. Будто бы не было этой бессмысленно прожитой жизни. И даже иконы вроде бы те же. Красивый резной иконостас блестел новой позолотой. Горели все лампады. А вот росписи на стенах и потолке, кажется, немного потемнели, и ворота алтаря другие. Окна, видно, тоже меняли, и ковровые дорожки совсем новые. Свет свечей, запах ладана и еловых веток, голоса поющих – все было пронизано радостью, любовью и покоем. Даже дети, которые сегодня днем шумно играли на улице, вели себя на удивление тихо. На какую-то долю секунды Николаю показалось, что он снова стал ребенком и где-то рядом его любимая бабушка. Он улыбнулся и увидел Колю, одетого в стихарь, с записками в руках. – Привет, Коля! С Рождеством! – поздравил Николай мальчика – С праздником! – ответил Коля и побежал подавать кадило. Потом он увидел Бориса и Глеба в сверкающих белоснежных стихарях, выходивших из алтаря с большими зажженными свечами. За ними шел отец Георгий, держа в руках Чашу. Последний раз Николай подходил к причастию, когда ему было лет 12. Он с сожалением вздохнул и решил исповедоваться и причаститься в ближайшее время. Николай поздоровался с Ксенией – невысокой девушкой с длинной толстой косой. Она сидела на скамье, рядом с ней стояла коляска, в которой спал один из малышей. Другой мальчик, самый маленький, спал у нее на руках. Дети Романа и Арины тоже были здесь. Николай поздоровался и с ними. Служба уже подходила к концу, вскоре должно было начаться причастие. Дети, видимо, уже хотели спать: они то и дело присаживались на стулья, скамейки и без конца зевали. Наконец громовой голос отца Георгия разорвал тишину: – Со страхом Божиим и верою приступите… Дети причастились, и Арина позвала их – пора было вести всех домой и укладывать спать. Она начала одевать мальчикам шапки, а девочкам повязывать шарфы и застегивать куртки. Увидев Николая, она сначала не узнала его, потом удивленно кивнула и улыбнулась ему: – С Рождеством вас! – С Рождеством, – ответил Николай и улыбнулся в ответ. Арина, Ксюша, Борис с Глебом и остальные дети вышли из церкви и направились к дому. Николай, решив понаблюдать за ними, вышел из храма и скрылся в тени деревьев, желая остаться незамеченным. Горку и качели, судя по удивленным возгласам, они заметили сразу. Через несколько минут радостное улюлюканье сменилось восторженными криками: видимо, мальчишки нашли свои подарки, а потом Николай услышал, как завизжали от счастья девочки, и понял, что подарки всем пришлись по вкусу. Он засмеялся от радости и внезапно нахлынувшего откуда-то изнутри счастья. – Спасибо Тебе, Господи, – прошептал он, подняв глаза к небу. *** Два дня спустя семья отца Георгия садилась обедать. Все были в сборе, и даже маленькая Серафима лежала в новой колыбельке, стоящей около стола. – Какая чудная колыбель, – в который раз порадовалась матушка, – легкая и компактная, можно везде носить за собой, места много не занимает, и ребенку в ней удобно! Катюша тоже вспомнила о своем подарке: – А почему моим подарком оказалось яичко? Ведь яйца дарят на Пасху, а сейчас только Рождество? – Хотя яйца дарят только на Пасху, вся христианская жизнь пронизана пасхальной радостью. Это яичко тебе подарено для того, чтобы ты всегда имела в душе эту радость, – ответил отец Георгий. Катя посмотрела на него и задумалась. – И кулончик с сердечком очень, очень красивый! Я как раз хотела такой! – улыбнулась Катя. – Самый лучший подарок у меня, – уверенно сказал Глеб. – Нет. Лучше моего кортика нет ничего, – так же уверенно ответил Борис. – Пап, может, отдашь нам наши подарки? – попросил Глеб. – Ну нет! – ответил отец Георгий. – Только после того, как вы научитесь себя вести как взрослые. А пока буду доставать время от времени: играйте, но только при мне. – А у Ксюши колечко тоже очень красивое, – сказала Катя. Ксения посмотрела на средний палец, на который было надето колечко, и счастливо улыбнулась: она давно мечтала о таком вот маленьком колечке, усыпанном блестящими камешками, но, конечно, не смела просить родителей купить ей такой дорогой подарок. – И Сережа с Сеней тоже рады, – сказала она. – Весь день вчера играли. Откуда же все это взялось? Папа был в храме, мама в роддоме, тетя Арина из церкви тоже не выходила. Это просто чудо! – Самое большое чудо происходит в сердце человека, когда он примиряется с Богом! – сказал отец Георгий. Елена Живова
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 22
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
