Сообщение: 854
Зарегистрирован: 31.10.10
Откуда: Россия
Отправлено: 16.03.12 00:26. Заголовок: На ладони Бога....
Приятный или неприятный разговор, наверное кому как.
Эту тему решила поднять из-за ситуации со Светланой. Получается вот что. Все мы пишем друг другу, общаемся на форуме, в личке. и Только Бог всё видит, какие мы есть, .
Ведь самое важное ведь, какие мы внутри и снаружи. Кто что думает по этому поводу?
Сообщение: 855
Зарегистрирован: 31.10.10
Откуда: Россия
Отправлено: 16.03.12 00:33. Заголовок: "Напрмер если ты..
"Напрмер если ты не можешь доверять человеку полностью, т.е. не ощущаешь в себе этого доверия - но все равно, ломая себя, протягиваешь ему "ключи от сейфа", как символ полного доверия. Т.е. допускаешь его в те сферы своей жизни, где он ломает всё как слон в посудной лавке. Причем заведомо зная, что ни к чему хорошему это не приведет, но тем не менее все равно впускаешь его. Потому что стесняешься сказать - "извини, но в этом я тебе доверять не могу". Многие жертвуют чем-то очень ценным, нежели осмелятся сказать вслух подобные слова.
само слово доверие, не раз замечала, что по разному понимаем. То есть доверие - это например я доверила тебе свои сокровенные тайны? так? То есть ты имеешь ввиду, что допустим я доверилась, а меня выставят со всеми потрохами перед всеми?? Так?? и что же тогда получается поэтому это не друзья?? об этом речь??"
вот такая небольшая переписка на эту тему, но вместо Светы я использовала свой пример, подходит, не подходит неважно, я про суть.
Отправлено: 16.03.12 03:26. Заголовок: lluasia пишет: То е..
lluasia пишет:
цитата:
То есть ты имеешь ввиду, что допустим я доверилась, а меня выставят со всеми потрохами перед всеми?? Так?? и что же тогда получается поэтому это не друзья?? об этом речь??"
На самом деле нужно определить кем вас считает человек, которому вы доверились-другом или нет, разобраться как он вам относится и вообще расставить все точки в отношениях. Как часто происходит так: человек подверженный внезапному эмоциональному порыву начинает изливать совершенно чужому человеку своё доверие, не спрашивая нужно ли это ему. Хорошо, если тот вовремя остановит и прекратит беседу, иначе результат может оказаться совершенно не тем, который ты хочешь и даже очень плачевным.
luasia пишет:
цитата:
Напрмер если ты не можешь доверять человеку полностью, т.е. не ощущаешь в себе этого доверия - но все равно, ломая себя, протягиваешь ему "ключи от сейфа", как символ полного доверия. Т.е. допускаешь его в те сферы своей жизни, где он ломает всё как слон в посудной лавке
А вот это за пределами разумного объяснения поведения, зачем пускать, если ты не доверяешь?
Джошуа прав. Доверие не означает насилия над собой. а уж если пускаешь, предполагая, что человек может и дров наломать, то пускай безоговорочно. В ином случае начинаются взаимные упреки и выяснение отношений. Пустила-и хорошо. Теперь гляди, с чем вошел человек. если он и сломал что то по неуклюжести-не беда. А вот если делает это злонамеренно, с очевидной целью! Твердо укажи ему на дверь. Но не укоряй-ты же САМА приняла решение его впустить. Ответственность за все разбитые горшки ложится на тебя))))
Отправлено: 16.03.12 12:10. Заголовок: Нет конечно. Это оче..
Нет конечно. Это очень трудно. Мы ведь проецируем себя и свои амбиции на окружающих. и как бы подбираем тех людей с кем нам тепло и комфортно. неосознанно но это так
Сообщение: 858
Зарегистрирован: 31.10.10
Откуда: Россия
Отправлено: 16.03.12 12:23. Заголовок: оаверное я немного н..
оаверное я немного не об этом.alexir пишет:
цитата:
Нет конечно. Это очень трудно. Мы ведь проецируем себя и свои амбиции на окружающих. и как бы подбираем тех людей с кем нам тепло и комфортно. неосознанно но это так
Отправлено: 16.03.12 14:34. Заголовок: аэто точно. но и быт..
аэто точно. но и быть естественным-надо учится. ты же мой пост прочла. вот смотри-кто то нас принимает. а кто то нет. никогда не ощущала что невольно подстраиваешься под окружение?
Отправлено: 16.03.12 19:33. Заголовок: alexir пишет: По сут..
alexir пишет:
цитата:
По сути, укорять Свету в разбитых горшках глупо. сами впустили, сами доверились. Да и она в какой то степени строила свои рассчеты на доверии.
Вообще-то начало темы, где Люся привела цитату из нашего с ней разговора - никакого отношения к Светлане и близко не имело...
В отношении Светланы, и так уже черезмерный пергиб идет, более смахивающий на травлю, а не на конструктивную критику. Не скажу что мне так уж нравится ее слепая вера в идеальность Виссариона, но это по крайней мере лучше, чем жить без идеала вообще - когда жизнь сводится исключительно к хозяйственно-бытовым вопросам. Ведь в этом плане, Александр - ты не особо отличаешься от нее, по крайней мере наблюдая со стороны. Она превозносит Виссариона, а ты - православие. Но представление об исключителной истинности того или другого - не более чем предмет вашей с ней веры - суть иллюзии, выгодной человеку на каком-то жизненном этапе...
Возможно, что тему эту нужно удалить. Я не могу, нет опции.
Люсинда, ну что ты за... Только успел расхвалить тебя - и вот тебе, сразу же в кусты. Удаляй, или не удаляй - к пониманию это ни на миллиметр ближе не приведет. А гнетущая незавершенка наоборот нвсегда останется. Может все-таки лучше учиться находить истину, по крайней мере ту - которую уже давно в состоянии постичь. А не уподобляться тем, кто как огня боится острых углов.
Сообщение: 863
Зарегистрирован: 31.10.10
Откуда: Россия
Отправлено: 16.03.12 19:51. Заголовок: Я не в кусты, я что ..
Я не в кусты, я что должна сама с собой рассуждать, я так не умею.тема встала, никто не поддерживает, я стала сомневаться в том, что это кому-то нужно.
Отправлено: 16.03.12 20:03. Заголовок: luasia пишет: Я не в..
luasia пишет:
цитата:
Я не в кусты, я что должна сама с собой рассуждать,
Значит неправильно тебя понял :) Так и не торопись. Я вот только что освободился от дел насущных на сегодняшний вечер. По крайней мере надеюсь на это :) Немного передохнуть, и займемся обязательно твоим вопросом...
Насчет Светы. Люся совершенно правильно ответила. Просто это свежий пример, который затронулвсех. Естественно, что иногда он всплывает. Тема нужная. Уалять ни в коем случае нельзя. А писать хочется в нее вдумчиво. Оттого и развивается неспешно
Отправлено: 17.03.12 13:31. Заголовок: alexir пишет: Можно ..
alexir пишет:
цитата:
Можно продолжить, Леша - практики... список бесконечен. Так что ты не вне ряда, а в таки нашем калашном ряду
Верно, но только отчасти, ибо я верующим не являюсь :) Моя позиция в этом плане несколько иная - не будучи приверженцем того или иного движения, я свободен в том, чтобы брать из любого из них интересный опыт, полезные и конструктивные достижения, и пробовать их в своей жизни. Критерием является только результат - если моя жизнь стала при этом качественнее и интереснее - значит это работает, и можно делиться с другими.
Любые же верующие - неважно православные, или христиане, или еще другие - у всех предмет веры оторван от реального бытия. У них существуют однобокие представления что "вот так" наверное было бы хорошо, без практических навыков воплощения этого в повседневной жизни, и без понимания ситуации в целом - т.е. без учета обратной стороны медали их представлений. Плюс к этому опора не на сегодня, не на здесь и сейчас, а на то что в их представлениях "когда-нибудь будет". Еще добавь к этому самообманы, когда различные пороки и заморочки выдаются за достижения - например неосознанная ненависть к себе, доходящая до самоистязаний - возводится в ранг "святости". Причем это относится не только к христианам, но и к виссарионцам в неменьшей степени, искусственно создавашим трудности и невзгоды там, где можно было действовать гораздо эффективнее.
В данном случае надеюсь понятно, что я говорю не об отдельных личностях, а о ситуации у верующих в целом - как о результате воздействия на них религиозных практик. Почему я обращаю больше внимания на "обратную сторону" - для того, чтобы она не ускользала. Можно сказать стараюсь сбалансировать ситуацию, т.к. верующие ка правило повально отрицают эти вещи. На всякий случай, чтобы избежать перекоса - как-нибудь выступлю наоборот в защиту сектансткого движения, покажу те огромные плюсы его влияния на жизнь людей, оправдывающие не только факт существования сект, но и просто обязывающие каждого немедленно вляпаться в какую-нибудь секту :)
Верно, но только отчасти, ибо я верующим не являюсь :) Моя позиция в этом плане несколько иная - не будучи приверженцем того или иного движения, я свободен в том, чтобы брать из любого из них интересный опыт, полезные и конструктивные достижения, и пробовать их в своей жизни. Критерием является только результат - если моя жизнь стала при этом качественнее и интереснее - значит это работает, и можно делиться с другими.
Любые же верующие - неважно православные, или христиане, или еще другие - у всех предмет веры оторван от реального бытия. У них существуют однобокие представления что "вот так" наверное было бы хорошо, без практических навыков воплощения этого в повседневной жизни, и без понимания ситуации в целом - т.е. без учета обратной стороны медали их представлений. Плюс к этому опора не на сегодня, не на здесь и сейчас, а на то что в их представлениях "когда-нибудь будет". Еще добавь к этому самообманы, когда различные пороки и заморочки выдаются за достижения - например неосознанная ненависть к себе, доходящая до самоистязаний - возводится в ранг "святости". Причем это относится не только к христианам, но и к виссарионцам в неменьшей степени, искусственно создавашим трудности и невзгоды там, где можно было действовать гораздо эффективнее.
Леша.Вот в данном посте ты изложил основы твоей Веры))))
В одну из зим поступил с этапа в барак юноша лет двадцати трех, студент, осужденный на 20 лет по 58-й статье. Лагерной житейской премудрости еще в полной мере не набрался, так как сразу после приговора попал из Бутырок в “особый”.
Молодой, зеленый еще, плохо понимавший, что с ним произошло, попав в “особый”, сразу столкнулся с уголовниками. Одет парень был хорошо, не обносился еще по этапам, увидели его уголовники во главе с Иваном Карими решили раздеть. Сели в карты играть на одежду парня. Все видят, что разденут его, а сказать никто ничего не может, даже Сазиков не смел нарушить Лагерную традицию. Закон – на “кон” парня поставили – молчи, не вмешивайся. Вмешался – прирежут.
Те из заключенных, кто долго по лагерям скитался, знали, что если на их барахло играют, сопротивляться нельзя – смерть.
Иван Карий всю одежду с парня выиграл, подошел к нему и сказал: “Снимай, дружок, барахлишко-то”.
Ну и началось. Парня Алексеем звали, не понял сперва ничего, думал, смеются, не отдает одежду. Иван Карий решил для барака “комедию” поставить, стал с усмешкой ласково уговаривать, а потом бить начал. Алексей сопротивлялся, но уже теперь барак знал, что парень будет избит до полусмерти, а может быть, и забит насмерть, но “концерт” большой будет.
Затаились, молчат все, а Иван Карий бьет и распаляется. Алексей пытается отбиться, да где там, кровь ручьем по лицу течет. Уголовники для смеха на две партии разделились, и одна Алексея подбадривает.
Отец Арсений во время “концерта” этого дрова около печей укладывал в другом конце барака и начала не видел, а тут подошел к крайней печке и увидел, как Карий студента Алешку насмерть забивает. Алексей уже только руками закрывается, в крови весь, а Карий озверел и бьет и бьет. Конец парню.
Отец Арсений дрова молча положил перед печью и спокойно пошел к месту драки и на глазах изумленного барака схватил Карего за руку, тот удивленно взглянул и потом от радости даже взвизгнул. Поп традицию нарушил, в драку ввязался. Да, за это полагалось прирезать. Ненавидел Карий о. Арсения, но не трогал, барака боялся, а тут законный случай сам в руки идет.
Бросил Карий Алешку бить и проговорил: “Ну, поп, обоим вам конец, сперва студента, а потом тебя”.
Заключенные растерялись. Вступись – все уголовники, как один, поднимутся. Карий нож откуда-то достал и бросился к Алешке.
Что случилось? Никто толком понять не мог, но вдруг всегда тихий, ласковый и слабый о. Арсений выпрямился, шагнул вперед к Карему и ударил его по руке, да с такой силой, что у того нож выпал из руки, а потом оттолкнул Карего от Алексея. Качнулся Карий, упал и об угол нар разбил лицо, и в этот момент многие засмеялись, а о. Арсений подошел к Алексею и сказал: “Пойди, Алеша, умойся, не тронет тебя больше никто”, – и, будто бы ничего не случилось, пошел укладывать дрова.
Опешили все. Карий встал. Уголовники молчат, поняли, что Карий свое “лицо потерял” перед всем бараком.
Кто-то кровь по полу ногой растер, нож поднял. У Алешки лицо разбито, ухо надорвано, один глаз совсем закрылся, другой багровый. Молчат все. Несдобровать теперь о. Арсению и Алексею, прирежут уголовники. Обязательно прирежут.
Случилось, однако, иначе. Уголовники поступок о. Арсения расценили по-своему, увидев в нем человека смелого и, главное, необыкновенного. Не побоялся Карего с ножом в руках, которого боялся весь барак. Смелость уважали и за смелость по-своему любили. Доброту и необыкновенность о. Арсения давно знали. Карий к своему лежаку ушел, с ребятами шепчется, но чувствует, что его не поддержат, раз сразу не поддержали.
Прошла ночь. Утром на работу пошли, а о. Арсений делами по бараку занялся: топит печи, убирает, грязь скребет.
Вечером заключенные пришли с работы, и вдруг перед самым закрытием барака влетел с несколькими надзирателями начальник по режиму.
“Встать в шеренгу”, – заорал сразу. Вскочили, стоят, а начальник пошел вдоль шеренги, дошел до о. Арсения и начал бить, а Алексея надзиратели из шеренги выволокли.
“За нарушение лагерного режима, за драку попа 18376 и Р281 в холодный карцер № 1, на двое суток, без жратвы и воды”, – крикнул начальник.
Донес, наклепал Карий, а это среди уголовников считалось самым последним, позорным делом.
Карцер № 1 – небольшой домик, стоящий у входа в лагерь. В домике было несколько камер-одиночек и одна камера на двоих, с одним узким лежаком, вернее – доской шириною сантиметров сорок. Пол, стены, лежак были сплошь обиты листовым железом. Сама камера была шириной не более трех четвертей метра, длиной два метра.
Мороз на улице тридцать градусов, ветер, дышать трудно. На улицу выйдешь – так сразу коченеешь. Поняли заключенные барака – смерть это верная. Замерзнут в карцере часа через два. Наверняка замерзнут. При таком морозе в этот карцер не посылали, при пяти-шести градусах, бывало, посылали на одни сутки. Живыми оставались лишь те, кто все двадцать четыре часа прыгал на одном месте. Перестанешь двигаться – замерзнешь, а сейчас минус тридцать. Отец Арсений старик, Лешка избит, оба истощены.
Потащили обоих надзиратели. Авсеенков и Сазиков из строя вышли и обратились к начальнику: “Гражданин начальник! Замерзнут на таком морозе, нельзя их в этот карцер, умрут там”. Надзиратели наподдали обоим так, что от одного барака до другого очумелыми летели.
Иван Карий голову в плечи вобрал и чувствует, что не жилец он в бараке, свои же за донос пришьют.
Привели о. Арсения и Алексея в карцер, втолкнули. Упали оба, разбились, кто обо что. Остались в темноте. Поднялся о. Арсений и проговорил: “Ну! Вот и привел Господь вдвоем жить. Холодно, холодно, Алеша. Железо кругом”.
За дверью громыхал засов, щелкал замок, смолкли голоса и шаги, и в наступившей тишине холод схватил, сжал обоих. Сквозь узкое решетчатое окно светила луна, и ее молочный свет слабо освещал карцер.
“Замерзнем, о. Арсений, – простонал Алексей. – Из-за меня замерзнем. Обоим смерть, надо двигаться, прыгать, и все двое суток. Сил нет, весь разбит, холод уже сейчас забирает. Ноги окоченели. Так тесно, что и двигаться нельзя. Смерть нам, о. Арсений. Это не люди! Правда? Люди не могут сделать того, что сделали с нами. Лучше расстрел!”
Отец Арсений молчал. Алексей пробовал прыгать на одном месте, но это не согревало. Сопротивляться холоду было бессмысленно. Смерть должна была наступить часа через два-три, для этого их и послали сюда.
“Что Вы молчите? Что Вы молчите, о. Арсений?” – почти кричал Алексей, и, как будто пробиваясь сквозь дремоту, откуда-то издалека прозвучал ответ:
“Молюсь Богу, Алексей!”
“О чем тут можно молиться, когда мы замерзаем?” – проговорил Алексей и замолчал.
“Одни мы с тобой, Алеша! Двое суток никто не придет. Будем молиться. Первый раз допустил Господь молиться в лагере в полный голос. Будем молиться, а там воля Господня”.
Холод забирал Алексея, но он отчетливо понял, что сходит с ума о. Арсений. Тот, стоя в молочной полосе лунного света, крестился и вполголоса что-то произносил.
Руки и ноги окоченели полностью, сил двигаться не было. Замерзал. Алексею все стало безразлично.
Отец Арсений замолк, и вдруг Алексей услышал отчетливо произносимые о. Арсением слова и понял: это молитва.
В церкви Алексей был один раз из любопытства. Бабка когда-то его крестила. Семья неверующая, или, вернее сказать, абсолютно безразличная к вопросам религии, не знающая, что такое вера. Алексей – комсомолец, студент. Какая могла быть здесь вера?
Сквозь оцепенение, сознание наступающей смерти, боль от побоев и холода сперва смутно, но через несколько мгновений отчетливо стали доходить до Алексея слова: “Господи Боже! Помилуй нас грешных, Многомилостиве и Всемилостиве Боже наш, Господи Иисусе Христе, многия ради любве сшел и воплотился еси, яко да спасеши всех. По неизреченной Твоей милости спаси и помилуй нас и отведи от лютыя смерти, ибо веруем в Тя, яко Ты еси Бог наш и Создатель наш...” И полились слова молитвы, и в каждом слове, произносимом о. Арсением, лежала глубочайшая любовь, надежда, упование на милость Божию и незыблемая вера.
Алексей стал вслушиваться в слова молитвы. Вначале смысл их смутно доходит до него, было что-то непонятное, но, чем больше холод охватывал его, тем отчетливые осознавал он значение слов и фраз. Молитва охватывала душу спокойствием, уводила от леденящего сердце страха и соединяла со стоящим с ним рядом стариком – о. Арсением.
“Господи Боже наш Иисусе Христе! Ты рекл еси пречистыми устами Твоими, когда двое или трое на земле согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным, ибо где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреди них...” И Алексей повторял: “... дано будет Отцом Моим Небесным, ибо где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреди них...”
Холод полностью охватил Алексея, все застыло в нем. Лежал ли, сидел на полу, или стоял, он не сознавал. Все леденело. Вдруг наступил какой-то момент, когда карцер, холод, оцепенение тела, боль от побоев, страх исчезли. Голос о. Арсения наполнял карцер. Да карцер ли? “Там Я посреди них...” Кто же может быть здесь? Посреди нас. Кто? Алексей обернулся к о. Арсению и удивился. Все кругом изменилось, преобразилось. Пришла мучительная мысль: “Брежу, конец, замерзаю”.
Карцер раздвинулся, полоса лунного света исчезла, было светло, ярко горел свет, и о. Арсений, одетый в сверкающие белые одежды, воздев руки вверх, громко молился. Одежды о. Арсения были именно те, которые Алексей видел на священнике в церкви.
Слова молитв, читаемые о. Арсением, сейчас были понятны, близки, родственны – проникали в душу. Тревоги, страдания, опасения ушли, было желание слиться с этими словами, познать их, запомнить на всю жизнь.
Карцера не было, была церковь. Но как они сюда попали, и почему еще кто-то здесь, рядом с ними? Алексей с удивлением увидел, что помогали еще два человека, и эти двое тоже были в сверкающих одеждах и горели необъяснимым белым светом. Лиц этих людей Алексей не видел, но чувствовал, что они прекрасны.
Молитва заполнила всё существо Алексея, он поднялся, встал с о. Арсением и стал молиться. Было тепло, дышалось легко, ощущение радости жило в душе. Все, что произносил о. Арсений, повторял Алексей, и не просто повторял, а молился с ним вместе.
Казалось, что о. Арсений слился воедино со словами молитв, но Алексей понимал, что он не забывал его, а все время был с ним и помогал ему молиться.
Ощущение, что Бог есть, что Он сейчас с ними, пришло к Алексею, и он чувствовал, видел своей душой Бога, и эти двое были Его слуги, посланные Им помогать о. Арсению.
Иногда приходила мысль, что они оба уже умерли или умирают, а сейчас бредят, но голос о. Арсения и его присутствие возвращали к действительности.
Сколько прошло времени, Алексей не знал, но о. Арсений обернулся и сказал: “Пойди, Алеша! Ложись, ты устал, я буду молиться, ты услышишь”. Алексей лег на пол, обитый железом, закрыл глаза, продолжая молиться. Слова молитвы заполнили все его существо: “... согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным...” На тысячи ладов откликалось его сердце словам: “... Собраны во Имя Мое...” “Да, да! Мы не одни!” – временами думал Алексей, продолжая молиться.
Было спокойно, тепло, и вдруг откуда-то пришла мать и, как это еще было год тому назад, закрыла его чем-то теплым. Руки сжали ему голову, и она прижала его к своей груди. Он хотел сказать: “Мама, ты слышишь, как молится о. Арсений? Я узнал, что есть Бог. Я верю в Него”.
Хотел ли он сказать или сказал, но мать ответила: “Алешенька! Когда тебя взяли, я тоже нашла Бога, и это дало мне силы жить”.
Было хорошо, ужасное исчезло. Мать и о. Арсений были рядом. Прежде незнакомые слова молитв сейчас обновили, согрели душу, вели к прекрасному. Необходимо было сделать все, чтобы не забыть эти слова, запомнить на всю жизнь. Надо не расставаться с о. Арсением, всегда быть с ним.
Лежа на полу у ног о. Арсения, Алексей слушал сквозь легкое состояние полузабытья прекрасные слова молитв. Было беспредельно хорошо. Отец Арсений молился, и двое в светлых одеждах молились и прислуживали ему и, казалось, удивлялись, как молится этот человек. Сейчас он уже ничего не просил у Господа, а славил Его и благодарил. Сколько времени продолжалась молитва о. Арсения и сколько времени лежал в полузабытьи Алексей, никто из них не помнил.
В памяти Алексея осталось только одно: слова молитв, согревающий и радостный свет, молящийся о. Арсений, двое служащих в одеждах из света и огромное, ни с чем не сравнимое чувство внутреннего обновляющего тепла.
Били по дверному засову, визжал замерзший замок, раздавались голоса. Алексей открыл глаза. Отец Арсений еще молился. Двое в светлых одеждах благословили его и Алексея и медленно вышли. Ослепительный свет постепенно исчезал, и наконец карцер стал темным и по-прежнему холодным и мрачным.
“Вставайте, Алексей! Пришли”, – сказал о. Арсений. Алексей встал. Входили начальник лагеря, главный врач, начальник по режиму и начальник “особого отдела” Абросимов. Кто-то из лагерной администрации говорил за дверью: “Это недопустимо, могут сообщить в Москву. Кто знает, как на это посмотрят. Мороженые трупы – не современно”.
В карцере стояли: старик в телогрейке, парень в разорванной одежде и с кровоподтеками и синяками на лице. Выражение лиц того и другого было спокойным, одежда покрылась толстым слоем инея.
“Живы? – с удивлением спросил начальник лагеря. – Как вы тут прожили двое суток?”
“Живы, гражданин начальник лагеря”, – ответил о. Арсений.
Стоящие удивленно переглянулись.
“Обыскать”, – бросил начлага.
“Выходи”, – крикнул один из пришедших надзирателей.
Отец Арсений и Алексей вышли из карцера. Сняв перчатки, стали обыскивать. Врач также снял перчатку, засунул руку под одежду о. Арсения и Алексея и задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал: “Удивительно! Как могли выжить! Действительно, теплые”.
Войдя в камеру и внимательно осмотрев ее, врач спросил: “Чем согревались?” И о. Арсений ответил: “Верой в Бога и молитвой”.
“Фанатики. Быстро в барак”, – раздраженно сказал кто-то из начальства. Уходя, Алексей слышал спор, возникший между пришедшими. Последняя фраза, дошедшая до его слуха, была: “Поразительно! Необычный случай, они должны были прожить при таком морозе не более четырех часов. Это поразительно, невероятно, учитывая 30-градусный мороз. Вам повезло, товарищ начальник лагеря по режиму! Могли быть крупные неприятности”.
Барак встретил о. Арсения и Алексея, как воскресших из мертвых, и только все спрашивали: “Чем спасались?” – на что оба отвечали: “Бог спас”. Ивана Карего через неделю перевели в другой барак, а еще через неделю придавило его породой. Умирал мучительно. Ходили слухи, что своя же братва помогла породе придавить его.
Алексей после карцера переродился, он привязался к о. Арсению и всех, находившихся в бараке, расспрашивал о Боге и о православных службах.
Отправлено: 17.03.12 16:00. Заголовок: О том, что такое быт..
О том, что такое быть на ладони Бога. Для люсеньки “МАТЕРЬ БОЖИЯ! НЕ ОСТАВИ ИХ!”Скрытый текст
В основу написанного здесь положены воспоминания о. Арсения, рассказанные им самим близким своим духовным детям, а также и мне.
Мои послелагерные встречи с Авсеенковым, Сазиковым и Алексеем-студентом также послужили основой для восстановления всего происшедшего, так как эти люди присутствовали при физической смерти о. Арсения в бараке, а также были очевидцами его возвращения к жизни.
Написав все это, я счел необходимым показать рукопись о. Арсению. Он, прочтя ее, долго молчал и на мой вопрос: “Разве что не так?” – ответил:
“Великую милость явили мне Господь и Матерь Божия, показав самое сокровенное и великое – душу человеческую, исполненную Веры, Любви и Добра. Показали, что никогда не оскудеет вера и множество людей несет ее в себе, одни пламенно, другие трепетно, иные несут в себе искру, и необходим приход пастыря, чтобы возгорелась малая искра в неугасимое пламя веры. Показал Господь, что люди, несущие веру, и особенно пастыри душ человеческих, должны помогать и бороться за каждого человека до последних сил своих и последнего своего вздоха, и основой борьбы за душу являются любовь, добро и помощь ближнему своему, оказываемая не ради себя, а ради брата своего. По отношению человека люди судят о вере и Христе, ибо сказано: “От дел своих оправдаешься и от дел своих осудишься”. И еще сказано: “Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов”.
То, что произошло со мною, было для меня величайшим уроком, наставлением и поставило меня на свое место. Будучи много лет в лагерях и сохраняемый в них милостью Божией, я подумал, что верой я силен, но, когда умер, показали мне Господь и Матерь Божия, что недостоин я даже коснуться одежды многих людей, находящихся в заключении, и должен учиться и учиться у них. Смирил меня Господь, поставил на место, которое должен я был занимать, показал глубокое мое несовершенство и дал время на исправление моих ошибок и заблуждений. Исправил ли я их только? Господи! Помоги мне”.
Сказав это, о. Арсений взял рукопись и через несколько дней возвратил мне ее. Читая после просмотра написанное, я увидел внесенные им исправления и дописанные места. Вот в таком виде и лежит перед вами эта тетрадка. Отдавая мне рукопись, о. Арсений сказал: “Пока я жив, не показывайте никому, а умру – тогда и читать можно”.
* * *
Жаркое изнурительное лето и вечно жужжащего гнуса сменила промозглая, дождливая и холодная осень. Землю попеременно охватывал то мороз, то потоки оттаявшей грязи. В бараке было сыро и холодно и поэтому по-особенному тяжко. Одежда на заключенных неделями не просыхала, мокрые ноги были вечно стерты и постоянно болели. Началась повальная эпидемия тяжелого лагерного гриппа.
Ежедневно в бараке умирало по три-пять человек. Дошла очередь и до о. Арсения. Слег он. Температура за сорок, озноб, кашель, мокрота, сердце отказывается работать.
В “особом” при повальных гриппозных заболеваниях в больницу не клали; вот если ногу, руку отрезало или сломали, голова пробита, то клали на излечение, а при любой форме гриппа лежи и лечись в бараке. В лагерях “закон”: на ногах стоишь – работай, упал – докажи, что не симулянт. Доказал – будут лечить, если начальство одобрит.
В лагере установлен план выработки на каждого заключенного, начальство за перевыполнение плана ежемесячную премию получает. Заключенный хотя этого и не видит, но за ним идет контроль рублем. Начальство обязано соблюдать лагерный режим, так что “телячьи нежности” разводить некогда.
Заболел заключенный, температура высокая, надо у надзирателя-воспитателя просить разрешения, чтобы идти в санчасть. Там температуру замерят, если ниже 39 градусов, то топай на работу, а заспоришь – в карцер засадят, и надзиратель в морду даст для повышения твоей сознательности. Если температура выше тридцати девяти – лежи в бараке, но каждый день являйся в санчасть. Когда же лежишь в бараке без памяти, по вызову старшего по бараку придет фельдшер, смеряет температуру, бросит лекарство, ну тогда лежи, выкарабкивайся, но не прозевай, когда температура до тридцати восьми упадет.
В общем, закон: ходить можешь, то иди лучше работай, с лагерными врачами не связывайся. Врачи в “особом” вольнонаемные, дело свое хорошо знали, чуть что крик: “Симулянт! Марш на работу. В карцер пошлю!” В лагере среди заключенных врачей было много, но работать по специальности им не разрешали, а использовали на общих работах, и при этом тяжелых.
Когда заболел о. Арсений, то на третий день врач из заключенных осмотрел его, позвал для консультации профессора-легочника, тот тоже прослушал. Постояли, поговорили между собой и сказали Авсеенкову: “У больного общее воспаление легких, полное истощение, авитаминоз, сердце изношено. Дела его плохи, вряд ли проживет больше двух дней. Нужны лекарства, кислород, уход, но при таком истощении всего организма уже ничего не поможет”.
Отец Арсений почти старик. В “особом” не один год, за это время барак не один раз обновлялся, из “старожилов” осталось человек десять-двенадцать. Глядя на “старожилов”, начальство лагерное и сами заключенные искренне удивлялись – как и почему эти “патриархи” барака еще живы.
Вызвали через надзирателя фельдшера, осмотрел он о. Арсения издалека, с расстояний двух метров, бросил аспирин, градусник дал Авсеенкову, чтобы тот измерил температуру о. Арсению, посмотрел, что сорок с лишним, и, сказав “грипп”, ушел.
Друзья видят, что пришел его черед умирать, пытаются спасти. Окольными путями послали в больницу ходока, включились в помощь дружки из уголовников, обхаживают надзирателей, где-то достали сухую горчицу, малину, несли все, что могли. Ходок, проникший через верных людей в больницу, просит помощи, лекарства, рассказывает, что с о. Арсением. Врач ходока выслушал и спросил: “Сколько лет зеку и в лагере который год?” Ходок объясняет, что больному сорок девять и в “особом” три года.
Врач на это только ответил: “Вы что, думаете, что лагерь “особого режима” – санаторий и зеки в нем до ста лет должны жить? Ваш больной рекордсмен, три года прожил. Пора и честь знать. Лекарств нет, для фронта нужны”.
...Температура поднималась, все чаще и чаще исчезало сознание. Авсеенков аспирином с малиной о. Арсения поит, Сазиков тряпку горчицей обмазал и положил на грудь и спину. Врачи из заключенных, придя с работы, тоже помогают, чем могут, но о. Арсению становится все хуже и хуже. Умирает.
Смерть в лагере дело обычное, привыкли все к ней, а тут все, как один человек, как-то по-особому переживали. (Из конца в конец только и слышалось: “Умирает о. Арсений, умирает Петр Андреевич”. Ибо для каждого сделал он что-то хорошее, доброе. Уходил человек необычный, понимали это и политические, и уголовники.) (Фраза в скобках включена мною в воспоминания только после смерти о. Арсения и принадлежит Сазикову и Алексею-студенту.)
Молится и молится о. Арсений, чувствует помощь друзей своих, но постепенно стал затихать.
“Отходит”, – проговорил кто-то. Затих о. Арсений и сам чувствует, что умирает: барак, Сазиков, Авсеенков, Алексей, врач Борис Петрович – все куда-то ушло, провалилось, пропало.
Через какое-то время о. Арсений почувствовал необычайную легкость, охватившую его, и услышал, что его окружает тишина. Спокойствие пришло к нему. Одышка, мокрота, заливавшая горло, жар, сжигавший тело, слабость и беспомощность исчезли. Он чувствовал себя здоровым и бодрым.
Сейчас о. Арсений стоял около своих нар, а на них лежал худой, истощенный, небритый, почти седой человек со сжатыми губами и полуоткрытыми глазами. Около лежащего стояли: Авсеенков, Сазиков, Алексей и еще несколько заключенных, знаемых и любимых о. Арсением. Отец Арсений стал вглядываться в лежащего человека и вдруг с удивлением осознал, что это же лежит он, о. Арсений.
Друзья, собравшиеся около нар, огромный барак с его многочисленным населением, обширный лагерь вдруг стали как-то особенно видны о. Арсению, и он понял, что сейчас видит не только физический облик людей, но и душу их.
Сквозь охватившую его тишину он видел движение заключенных, не слышал, но почему-то отчетливо понимал, что говорили и думали эти люди. Со страхом понял о. Арсений, что видит состояние и содержание каждой души человеческой, но, однако, он уже не был с этими людьми, он уже не жил в том мире, из которого только что ушел.
Невидимая черта четко отделяла его от этого мира, и эту невидимую черту он не мог преодолеть.
Вот Сазиков поднес кружку с водой к “его” губам и попытался влить в рот, но не смог. Вода облила лицо. Что-то говорили между собой Авсеенков, и Алексей, и другие стоящие люди.
Отец Арсений, стоя в ногах своего собственного тела, смотрел на себя и окружающих людей, как посторонний, и вдруг понял, что душа его покинула тело, и он, иерей Арсений, физически мертв.
Отец Арсений растерянно оглянулся, барак уходил в темноту, но где-то в темноте, далеко-далеко горел ослепительный свет.
Сосредоточившись, о. Арсений стал молиться и сразу почувствовал спокойствие, понял, что надо куда-то идти и пошел к ослепительному свету, но, сделав несколько шагов, вернулся в барак, подошел к своим нарам и, смотря на Алексея, Александра Павловича, Иванова, Сазикова, Авсеенкова и многих, многих, с кем проходил в лагере тернистый путь страданий, понял, что не может оставить этих людей, не может уйти от них.
Став на колени, он стал молиться, умоляя Господа не оставить Алексея, Авсеенкова, Александра, Федора, Сазикова и всех тех, с кем он жил в лагере.
“Господи! Господи! Не оставь их! Помоги и спаси!” – взывал он и особенно просил Матерь Божию, умоляя Ее не покинуть, не оставить Милостью Своей заключенных “особого”.
Молясь, плача, умоляя и взывая ко Господу, Матери Божией и Святым, просил о. Арсений милости, но все было безмолвным, и только барак и весь лагерь предстали перед духовным взором иерея Арсения как-то особенно. Весь живущий лагерь со всеми живущими в нем заключенными и охраной увидел о. Арсений как бы изнутри. Каждый человек нес в себе душу, которая сейчас была ощутимо видна для о. Арсения.
У одних душа была объята пламенем веры и опаляла этим пламенем окружающих, у других, как у Сазикова и Авсеенкова, горела небольшим, но все разгорающимся огнем, у некоторых искры веры тлели, и нужен был только приход пастыря, чтобы раздуть их в пламя. Но были люди, у которых душа была темной, мрачной, без малейшего намека на искру Света. Всматриваясь сейчас в души людей, раскрывшиеся ему по велению Божию, о. Арсений испытал величайшее волнение.
“Господи! Господи! Я жил среди этих людей и не замечал, и не видел их. Сколько прекрасного несут они в себе, сколько здесь настоящих подвижников веры, нашедших себя среди окружающего мрака духовного и невыносимых человеческих страданий, и не только нашедших себя для себя, но отдающих жизнь свою и любовь окружающим людям, помогающих всем словом своим и делом.
Господи! Где же я был, ослепленный своею гордостью и малое делание мое принявший за большое!”
Отец Арсений видел, что Свет веры горел не только у заключенных, но был у некоторых людей охраны и администрации, по мере сил своих и возможностей совершавших добро, а для них это было большим подвигом.
“К чему все это, – пронеслось в мыслях о. Арсения, – к чему?” Он стоял, всматриваясь в духовный мир людей, людей, с которыми он постоянно жил, общался, говорил или видел, и каким неожиданно многообразным и духовно прекрасным предстал он перед ним. Люди, казавшиеся в общей массе заключенных духовно опустошенными и обезличенными, несли в себе столько веры, столько неисчерпаемой любви к окружающим, совершали добро и безропотно несли свой жизненный крест, а он, о. Арсений, живя с ними рядом, он – иеромонах Арсений – видел только около себя и не заметил их, не увидел этого, не нашел общения с этими людьми.
“Господи! Где же был я? Прости и помилуй мя, что я только видел себя и обольщался собой, мало верил в людей”.
Склонившись, о. Арсений долго молился. Поднявшись с колен, он увидел, что стоит еще в лагере, но раскрывшееся ему видение лагеря исчезло, пропали и нары, и барак. Отец Арсений стоял у выхода из лагеря, кинжальные лучи прожекторов пробегали по территории его, у ворот стояли часовые. Была ночь, лагерь спал.
Обернувшись к лагерю, о. Арсений благословил его и стал молиться о тех, кто оставался в нем:
“Господи! Как я оставлю их? Как буду без них? Не остави всех здесь живущих Своею милостью. Помоги им”, – и, опустившись на колени в снег, стал молиться.
Было холодно, ветер бросал снег, а о. Арсений стоял и ничего не чувствовал. Он долго молился и, поднявшись с колен, вышел из лагеря. Миновал охрану и пошел по дороге. В темноте ночи где-то далеко-далеко горел яркий зовущий свет, вот к нему и пошел о. Арсений. Шел легко, спокойно. Миновал лес, поселок и вдруг вошел в свой город, где была его, именно его церковь. Церковь, где он начинал служение, церковь-храм, в которую он вложил вместе со своими духовными детьми много сил, чтобы восстановить старинное, древнее ее великолепие. “Что это, Господи! Почему я здесь?” – проговорил он про себя и вошел в церковь.
Первое, что он увидел, была икона Божией Матери, та древняя чудотворная икона, скорбный лик которой проникновенно и внимательно взирал на приходящих к Ней. В церкви все было так же, как он когда-то оставил ее, но сейчас она была полна народа, причем собравшихся было необычайно много. Лица молящихся были радостными и смотрели на икону Божией Матери.
Отец Арсений пошел к алтарю, молящиеся расступились, образуя проход, и он, с восторгом и благоговением смотря на иконы, как-то особенно легко шел вперед. Войдя в алтарь, стал готовиться к служению, хотел снять телогрейку, чтобы одеть облачение, но кто-то стоящий рядом повелительно сказал: “Не снимайте, это тоже облачение для служения”. Взглянув, о. Арсений увидел свою стеганку, но она была какая-то сверкающая, ослепительно белая. Надев епитрахиль, он стал совершать служение и удивился: алтарь был залит ярким светом, вся церковь светилась, иконы как-то особенно выглядели на стенах и, казалось, ожили, молящихся было много, и они все углубились в молитву, и при этом лица их были радостными.
Совершая обедню, о. Арсений увидел, что вместе с ним служат иеросхимонах Герман, иерей Амвросий, дьякон Петр и еще несколько иереев. И он, о. Арсений, знает всех сослужащих с ним, а сбоку в алтаре скромно стоят владыки Иона, Антоний, Борис, его духовный отец и друг владыка Феофил, и они радостно смотрят на него, о. Арсения.
“Господи! – подумалось о. Арсению. – Ведь они давно умерли, а сейчас здесь. Хорошо, что мы вместе”.
Служит о. Арсений, а душу его переполняет радость, молитва охватывает всего и поднимает ввысь.
Благословляя молящихся, увидел о. Арсений, что стоящих он тоже знает. Вот дети его духовные, вот прихожане этой церкви, а этих встречал и общался в своих странствиях или лагерях, жил когда-то с этими людьми. И все эти люди за кого-то молятся, просят. Взглянул о. Арсений на этих людей и отчетливо понял, что они, как и владыки и священники, сослужащие с ним, умерли, кто давно, а кто и недавно.
“Матерь Божия, что же это такое?” – пронеслось в мыслях о. Арсения, но, не ответив себе на этот вопрос, весь ушел в служение и молитву. Совершает обедню о. Арсений и чувствует, что сгорает он от радости и тепла внутреннего. Принял Святых Тайн, окончил служение и припал к образу Царицы Небесной Владимирской, моля о прощении грехов своих:
“Призвал меня, Мати Божия, на суд Свой Отец Небесный, ибо умер я, не остави меня, грешного и буди заступница и ходатаица о душе моей грешной у Царя Небесного. Не остави меня. На Тя уповаю, аз есмь грешен и недостоин”. Молясь о прощении грехов своих, просил он Матерь Божию не оставить Своею помощью всех, кого знал и кто оставался в миру. Просил за детей своих духовных и за тех, кто в лагерях с ним жил и там оставался. Просил за Алексея-студента, Сазикова, Авсеенкова, Абросимова, Алчевского и многих, многих лагерных. Ушел весь в молитву, забыл о времени и так просил Царицу Небесную, что, казалось, молящиеся в храме слышали его молитву. Беспрерывно повторяя: “Мати Божия! Не остави их, страждущих”, – плакал об оставленных навзрыд, заливаясь слезами.
Сжимается, ноет сердце о. Арсения – как же будут жить друзья его, оставленные в лагере? Знает – тяжко там, невыносимо и, припадая к иконе Божией Матери, просит и просит не оставить друзей его, помочь им, облегчить страдания и муки, превышающие меру человеческих тягот... И вдруг услышал голос, исполненной необычайной мягкости, отчетливости и в то же время повелительности:
“Не пришел еще час смерти твоей, Арсений. Должен ты еще послужить людям. Господь посылает тебя помогать детям моим. Иди и служи, не оставлю тебя помощью Своею”.
Отец Арсений поднял голову, взглянул на икону и увидел, что Матерь Божия как бы сошла с иконы и стоит на месте ее. Отец Арсений, пораженный, упал у ног Матери Божией и только повторяет: “Матерь Божия, не остави их. Помилуй мя грешного”, – и опять услышал голос: “Подними лицо свое, Арсений, взгляни на Меня и скажи Мне, что хотел сказать и думал”.
Поднял лицо о. Арсений, взглянул на Матерь Божию и, пораженный добротой Ее и величием неземным, склонившись низко, сказал:
“Матерь Божия, Владычица! Да исполнится воля Твоя и Господа, но я стар и немощен. Смогу ли я послужить людям, как Ты, Владычица, хочешь?”
А Матерь Божия продолжала: “Не один ты у Меня, Арсений, со многими людьми служить Мне будешь, помогут тебе, и ты с ними многим поможешь. Показал тебе Господь сейчас, что у Него помощников много. Показал тебе Господь души людей, населяющих лагерь, не думай, что ты один совершаешь добро, во многих людях живет вера и любовь. Иди и служи Мне. Помогу тебе”. И почувствовал о. Арсений, что коснулась головы его рука Матери Божией.
Встал о. Арсений с колен, вознес молитву еще и еще раз, снял епитрахиль, поклонился всем молящимся и священству и опять понял, что всех молящихся в храме знает, большинство из них провожал он в последний путь и жизнь свою как-то связал с этими людьми.
Подошел к Царским вратам, встал на колени и, поднявшись с колен, обратился к молящимся, прося их молитв и помощи, и пошел к выходу из храма, благословляемый народом. Вышел из храма, душу переполняла радость. Идти было легко, шел к бараку, в лагерь. Лес, дорога, дома – все мелькало и неслось мимо него. Прошел мимо охраны, вошел в барак, увидел свой лежак, тело свое, лежащее на нем, людей, окружавших его. Вошел, лег на лежак и услышал разговор: “Все теперь! Холодеет. Умер наш о. Арсений. Пять часов уже прошло, скоро подъем, придется сообщить старшему”.
Кто-то из окружающих продолжал: “Осиротел барак, многим помогал. Мне, боровшемуся всю жизнь против Бога, показал Его, и показал делами своими”.
Неожиданно о. Арсений глубоко вздохнул и, испугав и поразив всех окружающих, проговорил: “Уходил я в храм, да вот Матерь Божия сюда к вам послала”. И слова эти никому не показались странными или удивительными, так неожиданно поразительным было его возвращение к жизни.
Недели через две встал о. Арсений, но как-то странно ему все стало в бараке, по-другому и жизнь, и люди видны. Все ему, чем могут, помогают, кто что может – от обеда урвет и несет. Надзиратель Справедливый масла сливочного стал приносить и Сазикову отдавал для о. Арсения.
Встал, ожил о. Арсений. Тяжелая болезнь ушла.
Господь и Матерь Божия послали его служить людям, послали в мир.
- Сии, облеченные в белые одежды - кто вы, и откуда пришли? - Мы пришли от великой скорби..
Это духовный подвиг о.Арсения, свершенный на грани жизни и смерти, и раскрывающий подлинное существо человека. Безусловно он затрагивает душу до самой глубины - как пример настоящей веры, воплощенной в реальную жизнь.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 17
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
я бы почитал 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
